Имаджика
Шрифт:
Когда он прекратился, Юдит прижала ладони к камням и, не поднимая глаз на Кезуар, прошептала слова благодарности, отчасти за свое спасение, но в не меньшей степени и за уничтожение Дауда.
– Кем он был? – спросила Кезуар.
– Я знаю об этом очень мало, – ответила Юдит.
– Мало-помалу, – сказала Кезуар. – Именно так мы и сумеем понять все. Мало-помалу...
Голос ее звучал утомленно, и когда Юдит подняла голову, она увидела, что чудо оставляет тело Кезуар. Она бессильно опустилась на землю, щупальца втягивались в ее тело, а благословенный синий цвет постепенно уходил из клеток кожи. Юдит
– Куда ты?
– Просто хочу отойти от колодца, – сказала Юдит, прижимая лоб и ладони к желанной прохладе стены.
– Ты знаешь, кто я? – спросила она у Кезуар спустя некоторое время.
– Да... – прозвучал тихий ответ. – Ты – это я, которую я потеряла. Ты другая Юдит.
– Верно. – Юдит обернулась и увидела, что, несмотря на боль, на лице Кезуар светилась улыбка.
– Это хорошо, – сказала Кезуар. – Если мы останемся в живых, то, может быть, ты все начнешь сначала за нас обеих. Может быть, ты увидишь те видения, к которым я повернулась спиной.
– Какие видения?
Кезуар вздохнула.
– Когда-то меня любил великий Маэстро, – сказала она. – Он показывал мне ангелов. Они обычно прилетали к нашему столу в солнечных лучах. И я думала тогда, что мы будем жить вечно, и мне откроются все тайны моря. Но я позволила ему увести себя от солнечного света. Я позволила ему убедить меня в том, что духи не имеют никакого значения. Что имеет значение только наша воля, и если она хочет причинить боль, то в этом и состоит мудрость. Я потеряла себя за такой короткий срок, Юдит. Такой короткий срок. – Она поежилась. – Мои преступления ослепили меня задолго до того, как это сделал нож.
Юдит с жалостью посмотрела на изуродованное лицо сестры.
– Надо найти кого-нибудь, кто помог бы промыть твои раны, – сказала она.
– Сомневаюсь, что хоть один доктор остался в живых в Изорддеррексе, – сказала в ответ Кезуар. – Они ведь всегда первыми идут в революцию, правда? Доктора, сборщики налогов, поэты...
– Если никого не найдем, я сама этим займусь, – сказала Юдит, отважившись покинуть безопасную стену и направляясь под уклон к тому месту, где сидела Кезуар.
– Я думала, что видела вчера Иисуса Христа, – сказала она. – Он стоял на крыше с широко раскинутыми руками. Я думала, он пришел за мной, чтобы я смогла исповедоваться. Поэтому я и пришла сюда. Чтобы найти Иисуса. Я слышала его вестника.
– Это была я.
– Ты была... в моих мыслях?
– Да.
– Стало быть, вместо Христа, я нашла тебя. Похоже, это еще более великое чудо. – Она потянулась к Юдит, и та взяла ее за руки. – Не правда ли, сестра?
– Пока я в этом не уверена, – сказала Юдит. – Этим утром я была самой собой. А кто я теперь? Копия, подделка.
Последнее слово вызвало воспоминание о Блудном Сыне Клейна – Миляге, мастере подделок, человеке, наживающемся на таланте других людей. Может быть, именно поэтому он пылал к ней такой страстью? Не увидел ли он в ней какой-то тонкий намек на свою собственную подлинную природу? Не последовал ли он за ней из любви к тому обману, которым она была?
– Я была счастлива, – сказала она, думая о тех временах, которые она провела вместе с ним. – Наверное, я никогда этого не понимала, но я была счастлива. Я была самой
– И осталась.
– Нет, – сказала Юдит, чувствуя, что отчаяние подступило к ней так близко, как никогда на ее памяти. – Я – часть кого-то другого.
– Все мы – лишь фрагменты, – сказала Кезуар. – Независимо от того, рождены мы или сотворены. – Она сжала руку Юдит. – И все мы надеемся снова обрести целостность. Отведи меня, пожалуйста, во дворец. Там нам будет безопаснее.
– Пошли, конечно, – сказала Юдит, помогая ей подняться на ноги.
– Ты знаешь, куда идти?
Она ответила, что знает. Сквозь мрак и дым, стены дворца по-прежнему нависали над городом, и даже расстояние не скрывало их огромности.
– Нам предстоит долгий подъем, – сказала Юдит. – Можем добраться только к утру.
– В Изорддеррексе долгие ночи, – сказала Кезуар в ответ.
– Но не вечно же они длятся, – сказал Юдит.
– Для меня – вечно.
– Извини. Я не подумала. Я не хотела...
– Не извиняйся, – сказал Кезуар. – Мне нравится темнота. В ней мне легче вспоминать солнце. Солнце и ангелов за столом. Не возьмешь ли ты меня под руку, сестра? Я не хочу снова потерять тебя.
Глава 38
В любом другом месте такое множество наглухо закрытых дверей могло бы произвести на Милягу угнетающее впечатление, но по мере того, как Лазаревич подводил его все ближе к Башне Оси, атмосфера ужаса становилась настолько густой, что ему оставалось только радоваться, что эти двери прячут от него те кошмары, которые, без сомнения, за ними скрывались. Его проводник почти ничего не говорил. Если он и нарушал молчание, то только для того, чтобы предложить Миляге проделать оставшуюся часть пути в одиночестве.
– Осталось совсем чуть-чуть, – повторил он несколько раз. – Я вам больше не нужен.
– Это против уговора, – напоминал ему Миляга, и Лазаревич принимался чертыхаться и скулить, но потом все-таки замолкал и возобновлял путешествие до тех пор, пока чей-то крик в одном из нижних коридоров или следы крови на полированном полу не заставляли его остановиться и вновь произнести свою маленькую речь.
Никто не окликнул их по дороге. Если эти безграничные просторы и заполнялись когда-нибудь деловитым гулом снующих туда-сюда людей (а принимая во внимание тот факт, что в них могли затеряться небольшие армии, это казалось Миляге маловероятным), то теперь они почти полностью обезлюдели, а те несколько слуг и чиновников, которые им все-таки встретились, торопливо семенили по коридорам, таща с собой прихваченное в спешке имущество, и явно не собирались задерживаться здесь надолго. Главной их задачей было выживание. Они едва удостаивали взглядом истекающего кровью солдата и его плохо одетого компаньона.
В конце концов они подошли к двери, в которую Лазаревич наотрез отказался войти.
– Это и есть Башня Оси, – сказал он едва слышным голосом.
– Откуда мне знать, что ты говоришь правду?
– А вы разве не чувствуете?
После этой фразы Миляга действительно ощутил нечто вроде легкого покалывания в кончиках пальцев, яичках и мышцах.
– Клянусь, это Башня, – прошептал Лазаревич.
Миляга поверил.
– Хорошо, – сказал он. – Ты выполнил свой долг, теперь можешь идти.