Имаджика

Баркер Клайв

Сартори МаэстроСчитал, как известно,Что сделан он не из обычного теста.Любил он котовИ собак не стращалИ леди в лягушек порой превращал.Но вы не слыхали о новом позоре:Узнают все вскоре,Что начал СарториШить теплые шляпы из меха крысят.Но это совсем уж другая история...

Эта песенка, пропетая в его

голове писклявыми голосами приходских сирот, была в своем роде еще хуже, чем проклятия с церковной кафедры, рыдания или молитвы. Она все звучала и звучала, с какой-то тупой бесполезностью, не обретая по дороге ни музыки, ни смысла. Как и его жизнь, жизнь без имени. Движение без цели.

– Ты забыл? – спросил у него Автарх.

– О да, – ответил Миляга, и невольный и горький смешок сорвался с его губ. – Я забыл.

Даже теперь, когда шумные голоса окрестили его настоящим именем, он едва мог поверить в случившееся. Неужели это тело прожило более двухсот лет в Пятом Доминионе, в то время как ум его обманывал сам себя – удерживал в памяти последнее десятилетие и прятал все остальное? Где же он был все эти годы? И кем? Если то, что он только что услышал – правда, то это только начало. Где-то в его сознании кроются два столетия воспоминаний, ждущих своего часа. Ничего удивительного в том, что Пай держал его в неведении. Теперь, когда память начала возвращаться к нему, вместе с ней подступило и безумие.

Он поднялся на ноги, цепляясь за стол.

– Пай-о-па здесь? – спросил он.

– Мистиф? Нет. А почему ты спрашиваешь? Он что, пришел с тобой из Пятого Доминиона?

– Да.

Улыбка вновь коснулась губ Автарха.

– Ну разве они не замечательные создания? – сказал он. – У меня у самого была парочка. Они никогда не нравятся с первого раза; к ним надо привыкнуть. Но когда это произойдет, расстаться с ними уже невозможно. Одного же я его не видел.

– А Юдит?

– Ах, – вздохнул он, – Юдит. Я полагаю, ты имеешь в виду леди Годольфина? У нее не было много имен, так ведь? И запомни, это относится ко всем нам. Как тебя зовут в наши дни?

– Я уже сказал тебе, Джон Фьюри Захария. Или Миляга.

– У меня есть несколько друзей, которые называют меня Сартори. Мне хотелось бы иметь тебя в их числе. Или ты хочешь вернуть себе это имя?

– Миляга меня вполне устраивает. Так мы разговаривали насчет Юдит. Этим утром я видел ее внизу у гавани.

– А Христа ты там случайно не видел?

– Ты о чем?

– Она вернулась сюда и заявила, что видела Скорбящего. В нее вселился страх Божий. Чокнутая сука. – Он вздохнул. – Грустно, очень грустно было видеть ее в таком состоянии. Я было подумал сначала, что она просто переела криучи, но нет. Она окончательно сошла с ума. Он просто вытек у нее через уши.

– Ты о ком говоришь? – спросил Миляга, заподозрив, что кто-то из них утратил нить разговора.

– О Кезуар, моей жене. Она пришла вместе со мной из Пятого Доминиона.

– А я говорил о Юдит.

– И я тоже.

– Ты хочешь сказать...

– ...что они обе – Юдит. Одну из них ты сделал сам. Ради Бога, неужели ты и об этом забыл?

– Да. Да, забыл.

– Конечно, она была красивой, но она не стоила того, чтобы из-за нее потерять всю Имаджику. Это было твоей большой ошибкой. Тебе надо было использовать руки, а не свой член. Тогда я никогда бы не родился, и Бог бы спокойно сидел у себя на небесах, а ты стал бы Папой Сартори. Ха! Уж не за этим ли ты вернулся? Чтобы стать Папой? Слишком поздно, брат. К утру Изорддеррекс превратится в груду дымящегося пепла. Это моя последняя ночь здесь. Я отправляюсь

в Пятый Доминион, и там я создам новую империю.

– Зачем?

– Ты что, не помнишь ту песенку, которую они всегда распевали под окнами? Мы не из обычного теста.

– Разве тебе недостаточно того, что ты уже достиг?

– И это ты мне говоришь! Все, что у меня в сердце, взято из твоего. И не рассказывай мне, что ты не мечтал о власти. Ты был величайшим Маэстро во всей Европе. Никто не смел прикоснуться к тебе. Все это не могло исчезнуть за одну ночь.

Впервые за все время их диалога он двинулся навстречу Миляге и положил руку ему на плечо.

– Я думаю, ты должен увидеть Ось, брат Миляга, – сказал он. – Это напомнит тебе о том, что такое ощущение власти. Ты уже пришел в себя?

– Вполне.

– Тогда пошли.

Он повел Милягу обратно в коридор и вверх по винтовой лестнице, мимо которой Миляга прошел несколько минут назад. Теперь же он стал подниматься по ней, ступая вслед за Сартори по изгибающимся ступенькам, ведущим к двери без ручки.

– Единственные глаза, которые видели Ось с того момента, как Башня была построена, – мои, – сказал он. – И это сделало ее чувствительной к чужому взгляду.

– Мои глаза – твои, – напомнил ему Миляга.

– Она почувствует разницу, – ответил Сартори. – Она захочет... прозондировать тебя, войти внутрь. – От Миляги не ускользнул сексуальный подтекст последней фразы. – Просто расслабься и думай об Англии, – сказал он. – Это быстро кончится.

С этими словами он облизал свой большой палец и поднес его к четырехугольнику свинцово-серого камня в центре двери, начертив на нем какой-то знак. Дверь ответила на этот сигнал. Запоры со скрежетом пришли в движение.

– Оказывается, слюна тоже? – сказал Миляга. – Я думал, сила только в дыхании.

– Ты можешь использовать пневму? – сказал Сартори. – Тогда и я должен обладать этой способностью. Но почему-то у меня никак не получается. Ты научишь меня, а я... в обмен я напомню тебе несколько заклинаний.

– Я сам не понимаю, как она действует.

– Тогда мы будем учиться вместе, – сказал Сартори в ответ. – Основные принципы очень просты: материя и сознание, сознание и материя. Одно преобразует другое. Может быть, именно это мы и собираемся сделать. Преобразить друг друга.

Сартори толкнул дверь рукой, и она открылась. При толщине по крайней мере дюймов шесть она двигалась совершенно бесшумно. Протянув руку, Сартори пригласил Милягу войти.

– Говорят, что Хапексамендиос установил Ось в центре Имаджики, чтобы оттуда по всем Доминионам растеклась его оплодотворяющая сила. – Автарх понизил голос, словно для того, чтобы сгладить свою неучтивость. – Иными словами, – сказал он, – это фаллос Незримого.

Разумеется, Миляга уже видел эту башню снаружи: она парила высоко над всеми прочими зданиями дворца. Но подлинные масштабы ее величия открылись ему только сейчас. Это была квадратная каменная башня шириной примерно в семьдесят или восемьдесят футов, а высота ее была такой, что укрепленные на стенах яркие факелы, освещавшие ее единственного обитателя, терялись вдали, словно дорожные знаки с люминесцентным покрытием на ночном шоссе. Необычайное зрелище, но и оно казалось ничтожным рядом с монолитом, вокруг которого и была построена башня. Миляга готовился к суровому штурму: он ожидал, что гудение будет сотрясать его череп, а заряд энергии обожжет кончики пальцев. Но ничего не произошло, и это по-своему было еще более обескураживающим. Ось знала, что он здесь, в ее покоях, но помалкивала, украдкой изучая его, пока он изучал ее.