Имаго
Шрифт:
– Да, – сказал тихо Лютовой, – теперь он точно… человек. Но какая муха его укусила?
Шершень кивнул в мою сторону.
– Вот та муха.
– Да, – ответил Лютовой, – эта муха бьет наповал. Я этого ждал, но когда случилось… глазам своим не верю.
– И я, – обронил Шершень.
Камера суетливо двигалась из стороны в сторону. Страшный красный дым поднимается к небу, словно горит нефтяной резервуар. Время от времени грохотали глухие взрывы. Из дыма и пламени с шипением и треском вылетали огненные стрелы, похожие на шутихи, выстреливались праздничные ракеты. Прибывшая милиция тут же начала спешно оттеснять народ от пожара. В городе все
Здесь бывал, и не раз, Бабурин как глава самой могущественной партии болельщиков, а с такими юсовцы считаются больше, чем с президентами. Хоть чужими, хоть своими. У него был свой пропуск, его знали в лицо, как насквозь в доску своего парня, и охрана, и служащие. Его любили, как «своего», понятного такого и простого, как они сами. А теперь вдруг он за одну ночь прошел линьку. Уже крылатым имаго посмотрел на сморщенную шкуру гусеницы, в которой жил, ползая по одному и тому же листку, и жрал, жрал, жрал…
Лютовой скривился, словно терпел боль, сказал сквозь зубы:
– Бабурин… Эх, Бабурин! Бравлин, помнишь, ты как-то сказал, что чернила ученого и кровь мученика имеют одинаковую ценность для неба?
Я возразил, защищаясь:
– Это не я сказал, а Мухаммад, создатель ислама. Читай Коран!..
– Неважно, кто сказал «а». Бабурин уверовал в иммортизм. Уверовал так, как может уверовать только вот такая цельная натура. Я вон все прикидываю так и эдак. А он принял, пошел и сделал для победы иммортизма все, что было ему доступно… на его уровне. Думаю, его канонизируют в числе первых святых… нет, мучеников новой веры. Его именем назовут школы, учебные центры, академии, а то и какой-нибудь научный городок с собственным ядерным реактором. Вот так и говори: переносчик жизни, переносчик жизни!.. Фигня это все. Он жил простым, даже простейшим, как инфузория-туфелька, а потом в один день стал сверхчеловеком. Это у зверей так не бывает, а человек бывает ниже и гаже всякого зверя, а потом р-р-р-аз! – и выше любого светоносного ангела…
Шершень прервал его неторопливый и невеселый монолог:
– Это просто линька. Говорю тебе, линька. Она предстоит многим… А многие уже из существа дочеловека, как живут все, перешли в стаз иморта! Черт, я несколько иначе себе это представлял… Тем более с Бабуриным.
– Как? – спросил Лютовой горько.
– Ну, иммортизм – это стремление к бессмертию. А Бабурин… он же и себя в клочья, и других!
Лютовой нахмурился, сказал неприятным железным голосом:
– Он – иморт. Кроме стремления к личному бессмертию, он стремился, чтобы к нему пришли все. А самое большое препятствие – это юсовцы! Юсовость. Он пошел и своей жизнью убрал одно из препятствий. Он погиб… ну и что? Его занесем в списки людей, обязательных к восстановлению.
Шершень развел руками:
– Занести занесем. Но как это реально?.. От него ни косточки, чтобы восстановить.
Они посмотрели на меня, я поморщился.
– Ребята, это невозможно сейчас. В данную минуту. Но сказали бы моему прадедушке, у которого я сиживал на коленях, что когда-то в будущем появится такая необыкновенная штука, как телевизор… Или что зимой сможем есть свежий виноград и груши!.. Так что гарантированно, что Бабурин однажды проснется в странном мире, ахнет и выбежит на улицу с криком: «А «Спартак», «Спартак» на каком месте?»
По экрану пошли другие картинки. Комментатор взволнованно кричал, внизу скользили буквы и цифры бегущей строки, что-то про сотню с небольшим убитых, огромные разрушения, шок, непонимание, из динамиков несся треск, грохот. Показали горящее здание, вернее – половинку здания, один остов, что медленно осел, скрылся в облаке взвившейся пыли.
Я сперва не обратил внимания, в горле ком, ноги понесли к окну, толкнул створки. Прохладный воздух не ослабил жар, а словно бы добавил кислороду в огонь. За спиной возбужденно переговаривались Лютовой и Шершень.
Когда я оглянулся, по жвачнику уже был крупным планом телекомментатор. Торопливо и сбивчиво докладывал о непонятном, о диком, о беспрецедентном… Лютовой мотал головой, вид у него был совершенно одуревший.
Я спросил с тоской:
– Что там еще?
Он взглянул в мою сторону бешеными глазами.
– Бабурин – не понимаю! Но это… это вообще на голову не лезет.
– Да что? – спросил я вяло.
– Мир рухнул, – сказал он яростно. – Или встал на уши!.. Только что было сообщение из Юсы, ты зря не посмотрел…
– Что там? – ответил я. Сердце мое даже не дернулось, и так в нем боль и тоска. Мои тезисы из Интернета начали скачивать в юсовских универах в первый же день, знаю. Через неделю там уже возникли ячейки иммортизма. Теперь могли появиться первые плоды… – Какие-то демонстрации?
Он взглянул на меня бешеными глазами.
– Ты что, не помнишь, какие тезисы забрасывал?.. О гуманитарных ценностях?.. Сенатор, представляешь?.. Се-на-тор!..
Я чувствовал все еще тяжесть и пустоту в черепе, а в груди разливалась боль.
– Что там стряслось?
Лютовой смотрел на меня ошалелыми глазами. Шершень тоже посматривал с удивлением, словно увидел меня впервые или решил оценивать меня по другой сетке.
– Сенатор Джонсон, – сказал он медленно, – ничем не примечательный ранее, вошел в зал заседаний и… черт бы побрал этих американцев!.. он как-то рванул там все! Не просто рванул, а… словом, даже здание обрушилось. Как узнали? Он оставил записку. Сын его скачал твои тезисы, распечатал, ничего в них не понял и ушел на вечеринку. А батя, томясь от безделья, прочел… Взрывчатку, как я понимаю, у них достать не проблема. А его на входе обыскивать уж точно не стали, как же, сенатор, глава какой-то фракции…
Я даже не сразу обратил внимание, что он впервые юсовцев назвал американцами. Да, варвары и первохристиане разрушили Юсу того времени – прогнивший Рим, но хрен бы разрушили, если бы лучшие из римлян не приняли талибство… то бишь, христианство, признав за ним большую духовную ценность, чем все римское общество.
Да, Рим тогда рухнул… римляне же стали отцами церкви, создавали и укрепляли новую веру, новые ценности, придавали неограненным алмазам блеск бриллиантов.
Лютовой смотрел зло, ибо дала брешь и его монолитная уверенность, что США изнутри будут рушить только чужаки из числа ваххабитов, аддашидов.