Имаго
Шрифт:
– Надо идти дальше, – доказывал Майданов. – Не останавливаться, ибо поступление культуры необратимо!.. Это паллиатив, что между женскими и мужскими туалетами убрали перегородки!.. Этого недостаточно, ибо все равно… все равно, каждый из нас, перешагивая через порог туалета, пусть даже совместного с женским, как бы становится гражданином второго сорта… а это недопустимо в цивилизованном обществе! Это грубейшее нарушение прав, общечеловеческих ценностей, которые несет в мир великая культура великой Америки.
Лютовой даже не поморщился при слове «великой». Вечер слишком хорош, чтобы портить его спорами. Но Бабурин поинтересовался:
– А
Майданов сказал с жаром:
– Вот именно-с, вот именно-с!.. Становимся гражданами второго сорта вместе с женщинами, только и всего!.. Не порознь, как раньше, а вместе!.. С этим надо покончить!
Лютовой поинтересовался лениво:
– Как? Снять двери туалетов?
Майданов просиял.
– Вот видите? Хоть вы и националист, и даже хуже того – патриот! – а все понимаете. Именно это-с я и хотел предложить!.. Да-да, завтра же направлю предложение в Госдуму. Пусть рассмотрят. Если подберу убедительные доводы, сформулирую как следует, то… кто знает…
Он приосанился. Бабурин сказал озабоченно:
– Но как насчет вони? Я когда сру, противогаз сгорит. Это, как говорится, от сильных духом мужчин. У меня, значится, открывается второе дыхание.
– А дезодоранты на что? – ответил Майданов с живостью. – Я этот вопрос продумал, продумал-с!.. Сейчас такие дезодоранты в продаже, что самую дикую вонь превращают в запах роз…
Бабурин подумал, сказал нерешительно:
– Ну, тогда еще ничо… Хотя лучше бы в запах пива… или воблы…
Майданов сказал с энтузиазмом:
– Могучая промышленность Америки в состоянии выпустить дезодоранты на любые вкусы!
– Тогда все в порядке, – сказал Бабурин. Он на глазах повеселел. – Можно будет с толчка следить за баром, кто пришел, да и вообще…
Он прищелкнул языком, но на лбу еще оставались морщины. Одно дело видеть, как на толчке сидит со спущенными штатами твой начальник, жена шефа или бабы из твоего отдела, другое – самому тужиться на всеобщем обозрении.
В дверном проеме показался Пригаршин. Блеснул злыми глазами, завидев Лютового, не ожидал его сегодня, но, поколебавшись, принял радушное приглашение Майдановых, опустился на свободный стул. Бабурин закричал жизнерадостно:
– Заходи, садись, дорогой! Живем мы тут хорошо, так нам, дуракам, и надо! Вам чего, пивка?
Пригаршин сказал сухо:
– Пиво я пью только безалкогольное. А вот чайку…
– Безалкогольное пиво, – заявил Бабурин, – первый шаг к резиновой бабе!
Пригаршин присел, демонстративно не обращая внимания на Лютового, проворчал, обращаясь к Майданову и частично ко мне:
– Все о переворотах, революциях языки чешете? Революции бывают только неудачные, удачных не бывает. К тому же во время таких бурь людишки, не способные даже грести, завладевают рулем. А во властители дают таких людей, которых мы не хотели бы видеть даже лакеями… Так что кончайте мусолить эту тему. Штаты пришли и принесли нам благо. Это надо принять с благодарностью и не рыпаться! Мы уже устали от переворотов и революций. Еще одного переворота не выдержим. Разве не так?
Он обращался с последней сентенцией ко мне, я сдвинул плечами.
– Не так, но я не хочу говорить на эту тему.
– Почему? Тогда ответьте просто: почему?
– Потому что русская нация и так вымирает. Переворот или революция еще могут дать шанс на спасение.
Он развел руками:
– Ну, знаете ли… Именно сейчас у нее уникальный шанс! Вся империя Штатов пришла на помощь, протягивает руку спасения.
– Когда тонешь, – сказал я, – хватаешься и за гадюку. Но за гадюку лучше…
Бабурин заржал. Этому важно, чтобы было остро, клево, смешно. Лютовой поглядывал остро, но помалкивал, мелкими глотками пил чай. Анна Павловна усиленно хлопотала вокруг нового гостя. Она всерьез уверена, что все сходятся послушать ее великолепного мужа, набраться мудрости, пообщаться именно с ним, и потому количество гостей поднимает его престиж, улучшает имидж.
– Сегодня по телевидению транслировали интервью с Горбачевым, – сообщила она застенчиво, – такой милый мужчина, такой милый!.. И как хорошо говорит!
Все переглянулись, Анна Павловна старается сбить накал страстей, что могут разгореться, принимает огонь на себя. Никто не возразил, даже Лютовой кивнул, сказал благожелательно:
– Да, я тоже слушал с удовольствием. Большим удовольствием! Даже огромным. Вообще считаю, что Горбачева нужно охранять лучше и надежнее, чем любого из существующих президентов. Он – самое яркое доказательство, к чему привела Советская власть. Достаточно посмотреть на него, послушать его речи, когда он и сам не понимает, что… гм… вещает… когда любой из депутатов Думы, не говоря уж о лидерах партий, когда любой из избранных районных начальников – избранных, а не назначенных! – любой дворник… во сто крат мудрее, умнее, то это самый смертельнейший приговор системе, к которой кто-то еще мечтал бы вернуться.
Анна Павловна услышала только, что Горбачева нужно охранять и беречь, метнула Лютовому благодарно-изумленный взгляд, умчалась за новым чайником. Майданов хмыкнул. Не то чтобы возражал, просто напоминал, что не надо зарываться, они же здесь чай пьют, а не на митинге РНЕ.
Лютовой сказал еще спокойнее, просто медовым голосом:
– Достаточно показывать Горбачева, этого Генерального секретаря КПСС, самого верховнейшего руководителя, который совмещал в себе и президента, и премьер-министра, и всю Думу, и Верховного Главнокомандующего, и Верховного Философа, и Отца Нации… и, видя этого человека, самый ревностный сторонник возврата к СССР отшатнется, ужаснется, ибо как надо было прогнить строю, чтобы в стране умных и достаточно просвещенных людей поставить на самый верх такое и дать этому руль!.. И до чего надо было довести народ, все двести миллионов человек, чтобы и не пикнули, видя такого правителя.
– А ведь он даже не понимает, – проговорил Майданов сочувствующе, – что самое лучшее, это сменить бы имя, а то и внешность, залечь где-нибудь на дно и доживать свои дни, стыдясь признаться, кто он есть. Так нет же, то и дело рвется к микрофону! А его еще о чем-то спрашивают… чтобы посмеяться, да?
Я заметил, что все переглядываются. Вроде бы бесспорно, но что-то в этом есть и ядовитое, ибо на пост президента США как раз тоже избрали точно такое же полнейшее ничтожество. Причем в США дело еще серьезнее: там в самом деле избрали открытым честным голосованием, а не так, как избирали Горбачева: одного из… одного. Избрали того, кого считали… ну, самым подходящим быть президентом. И все обозреватели: правые и левые, фашисты и демократы, радикалы и консерваторы – сходятся во мнении, что это самый никчемный президент за всю историю страны, а по развитию интеллекта уступает сборщику мусора.