Имаго
Шрифт:
Да, пожалуй, это как раз – все вместе взятое. Учение, которого еще нет, вера, что не сформулирована, и религия, которая нужна бы… Все это начинает обретать контуры в неком странном здании, непривычном, непонятном и даже неприятном. Таким показался бы трем мушкетерам современный турбовинтовой лайнер на двести пассажирских мест. Или непонятная и неприятная Эйфелева башня, против строительства которой усиленно протестовали Эмиль Золя, Бальзак и еще какие-то видные деятели, вроде бы понимающие толк в искусстве…
– Перерыв, – сказал я себе вслух. Прислушался, даже голос не дрогнул, вот такой я человек, а еще мыслитель. – Перерыв,
С большой веранды видно, что город совсем затих. От стола что-то загорлал Бабурин, сделал приглашающий жест Майданов. Я рассеянно кивнул, постоял, держась обеими руками за перила. Впереди в тусклой черноте от земли поднялась скибка луны, но озарила странно теплым нежным светом крыши домов, высветила марсианские чаши параболических антенн, странные сооружения на крыше.
В спину ощутимо несет нечистым теплом прогретого комфортного дома, зато в лицо веет дикой неуютной свежестью. Ночной город как на ладони, но за спиной мягкий электрический свет от трех больших матовых плафонов, мягко падает на белый концертный стол, на Майданова и Бабурина, что гоняют чаи. К ним, судя по полной чашке чая и нетронутому варенью, только что присоединился Лютовой…
Я еще некоторое время постоял у перил, рассматривал панораму города. За спиной привычный спор, это как гимнастика мозгов, извилинам тоже нужны тренажеры, иначе застынут. Но если раньше споры шли, в основном, о сравнительной ценности литературных произведений, фильмов, картин, вообще о воздействии искусства на человека, то сейчас о политике, политике…
Я прислушался краем уха. Да, интересное явление… Когда человек, брызжа слюнями ненависти, поливает свою страну и свой народ грязью, объявляя правителей – идиотами, а народ – косоруким пьяницей, он может вполне искренне называть себя патриотом, но вот если задеть хотя бы пальцем США и юсовцев, то тут же его объявляют ненавистником США, фашистом, гадом и отрицателем общечеловеческих ценностей!
Здорово поработала пропаганда США над нашими идиотами. То есть в США могут нас долбать как хотят, даже в фильмах, играх и песнях, не говоря о СМИ, это вовсе не ненависть к России, у них это всегда бескорыстная и прямо от сердца помощь «хорошим» русским против «плохих»! Ну, как СССР помогал танками хорошим чехам или хорошим афганцам против плохих местных.
Если брать по большому счету… а уже пора, пора!.. мы живем в стремительно объединяющемся мире. И потому мы такие же американцы, как и какой-нибудь фермер из Джорджии или Оклахомы или слесарь из Детройта. Если не больше, ибо мы нередко знаем про Америку больше, чем они, родившиеся там и имеющие право быть избранными в президенты.
Юсовцы по простоте своей раньше уловили общность мира, а мы слишком интеллигентничали и деликатничали. И вот уже юсовский слесарь указывает нашему профессору консерватории, как жить и что играть, а мы конфузливо улыбаемся, сопим в тряпочку. Полноте, мир един! И человечество едино. Мы имеем такое же точно право указывать юсовцам, как жить, как вот и они или немцы, французы, папуасы – нам. Это не значит, что мы обязаны тут же выполнить эти указания, но семья народов есть семья, надо выслушивать и в чем-то немалом координировать свои действия с остальными членами семьи. И прислушиваться к советам: жениться или нет на такой-то, вон такой-то говорит, что она храпит во сне, а такой-то, что она и вовсе стягивает одеяло!
– Бравлин, – окликнул Майданов, – ну что вы там увидели?.. Это же город, а не благословенная Богом природа!.. Вот приглашу вас на свою дачу, увидите, как там все по-человечески… то есть, человека совсем не видно и не слышно, как хорошо!.. Выйдешь в лес, все как миллионы лет, те же птицы, те же деревья чирикают, никакого вонючего асфальта, никаких смердящих бензином машин…
– Назад, в пещеры, – сказал Лютовой.
– Вперед, в пещеры! – возразил Майданов бодро, но улыбался и всячески выказывал мимикой, что шутит, чтобы мы не поняли его как-то иначе. – Может быть, мы где-то пропустили возможность биологической цивилизации?.. И тогда жили бы, не нарушая ни единого закона?
Лютовой сказал холодновато:
– Есть тысяча способов быть очень дурным человеком, не нарушая ни одного закона. Так и живут любимые вами юсовцы! Главное, чтобы адвокат признал их действия правомерными. Или неподсудными.
– Ну что вы все о юсов… тьфу, американцах! – воскликнул Майданов плачущим голосом. – Не хочу я сегодня о них вообще слышать! Давайте сегодня обойдемся вообще без политики!
– Давайте, – согласился Лютовой. – Но только чтобы и она обошлась без нас…
– Да обойдется, обойдется! Уже давно без нас обходится…
Он спохватился, уловив зловещий смысл, который вовсе не хотел вкладывать в свои мягкие речи, развел руками с виноватой улыбкой:
– Вижу, легче локтем почесать ухо, чем обойтись без политики. Что за никому не нужная идейность везде и во всем?.. Бравлин, вы чего молчите?
Я повернулся, выбрал стул, чтобы видеть ночное небо из-за барьера.
– Мда… А ведь раньше слово «безыдейный» означало ругательство! Кто-нибудь помнит? Так можно было назвать только ничтожнейшего человека, который ни за красных, ни за белых, ни за зеленых, ни даже за голубых – только ест, пьет, служит, оттягивается, балдеет, расслабляется… То есть сейчас такие практически все. Ничтожества, если говорить прямо… Я уверен, что наш милейший Андрей Палиевич совсем не то имел в виду, когда говорил о ненужной идейности… Ведь верно же, Андрей Палиевич?
Они слушали с отвисшими челюстями, ибо я влупил жестко, без привычной раскачки за мирным чаепитием, но в конце дал возможность сделать вид, что я размазал по бетонной стене здания совсем других, неких плохих и безыдейных.
– Да-да, – сказал Майданов торопливо, он отвел глаза, пожал плечами, развел руками и вообще проделал с десяток разных телодвижений, – да-да, конечно!.. нам от идейности никуда не уйти, она на каждом шагу. Идеи гремят на весь мир громче пушек! Принципы одержали больше побед, чем армии Аттилы или Наполеона… Но нам бы, знаете, идею бы красоты, ибо еще великий Достоевский сказал, что красота спасет мир…
Бабурин буркнул:
– Пока красота спасет мир, уроды его погубят.
– Да и где ее взять столько? – спросил Лютовой. – На планете шесть миллиардов… Разве что перебить половину, чтобы на всех хватило…
Майданов сказал обидчиво:
– Вот вы всегда так! Нет чтобы увеличивать количество красоты на планете…
Дверь приоткрылась, заглянул Пригаршин:
– Здравствуйте!.. Примете гостя?
– Заходи, – сказал Бабурин жизнерадостно, – нам, кабанам, все равно, хоть трахаться, хоть чай пить, лишь бы пропотеть… Давай не отрывайся от коллектива, а отрывайся вместе с нашим дружным коллективом.