Имам Шамиль
Шрифт:
Однажды утром они обнаружили, что их окружает отряд горцев. Но в этот раз ими оказались люди, преданные имаму. Их накормили, дали отдохнуть и проводили дальше. Шамиль направился в сторону Чечни.
Сын Шамиля Джамалуддин, которого Граббе в письме военному министру А. Чернышеву называл "мальчиком бойким и свыше лет умным", был увезен с Кавказа и определен сначала в 1-й Московский кадетский корпус, а затем в Александровский кадетский корпус для малолетних сирот в Царском Селе, где был мусульманский священник.
"ПОСМОТРИМ, ЧТО ДАЛЬШЕ БУДЕТ"
Победу над Шамилем в Петербурге встретили с ликованием. На участников экспедиции посыпались награды. Головин получил чин генерала от инфантерии, Граббе — звание генерал-адъютанта и орден Святого Георгия второй степени, остальные участники похода — специально учрежденные серебряные медали с надписью "За взятие штурмом Ахульго".
Штурм этот остался в истории столь значимым событием, что правительство решило увековечить его посредством живописи. На исходе века работа была поручена Францу Рубо, который создал сначала ряд картин, а затем и целую панораму
"Штурм аула Ахульго". Панорама имела большой успех в Европе и России, принесла автору звание академика, орден Святого Михаила и новые заказы. После «Ахульго» Рубо написал панорамы "Оборона Севастополя" и "Бородинская битва".
Образ Шамиля и события Кавказской войны нашли отражение и в произведениях множества других художников, среди которых были такие корифеи, как И. Айвазовский, Г. Гагарин, М. Врубель, Н. Пиросмани, Е. Лансере.
Граббе уверял Николая I в полном «успокоении» Кавказа и окончательной гибели мюридизма, а самого Шамиля объявил "бесприютным и бессильным бродягой, голова которого стоит не более 100 червонцев". В докладе с места военных действий Граббе писал: "Не сомневаюсь, что настоящая экспедиция не только поведет к успокоению края, где производились военные действия, но отразится далеко в горах Кавказа, и что впечатление штурма и взятия Ахульго надолго не изгладится из умов горцев и будет передаваемо одним поколением другому. Партия Шамиля истреблена до основания; но это только частный результат, гораздо важнейшим считаю я нравственное влияние, произведенное над горцами силой русского оружия…"
Полагая, что настало время, "когда горцы не должны уже более обманывать начальство призраком покорности", Граббе обещал составить проект системы управления горскими племенами и решительно претворить его в жизнь.
На докладе Граббе и Пулло военный министр Чернышев сделал помету: "…Одного недоставало к славе оной — это взятия Шамиля, он успел скрыться. Теперь желательно знать, как ген. Граббе полагает воспользоваться как естественными, так и нравственными выгодами сей экспедиции".
Усомнился в полном успехе и император, наложивший на полях доклада резолюцию: "Прекрасно, но жаль очень, что Шамиль ушел; и признаюсь, что опасаюсь новых его козней, хотя неоспоримо, что он лишился большей части своих способов и своего влияния. Посмотрим, что дальше будет".
ШАМИЛЬ В ЧЕЧНЕ
Молва о великом сражении на Ахульго достигла Чечни раньше Шамиля. Его встречали как героя, оказывали почести и старались превзойти друг друга в гостеприимстве. Немало жертвенных овец и быков было заколото в ознаменование чудесного спасения Шамиля. Шамиль старался нигде долго не задерживаться, полагая, что погоня если и не настигнет его самого, то способна повредить принимавшим его людям. Жители Беноя не хотели отпускать Шамиля, считая свой аул совершенно недоступным для чьих-либо покушений. Здесь Шамиль оставался некоторое время. Здесь родился и его сын Магомед-Шапи (Магомед-Шефи).
Затем Шамиль перебрался в Ведено, а оттуда в Шатой. Сюда начали стягиваться его уцелевшие мюриды, наибы и уважаемые предводители чеченцев. Знаменитые храбрецы Шугаиб Центороевский и Джавад-хан Даргоевский старались ободрить Шамиля, обещая, что взамен павших товарищей он найдет в Чечне новых друзей, которые будут ему верной опорой.
В тот период еще одно несчастье опечалило горцев: скончался их духовный вдохновитель и наставник шейх Магомед Ярагинский. До последних дней он поддерживал Шамиля и борьбу горцев, служа живой связью с благодатью шейхов Золотой цепи. Шейх Ярагинский был похоронен на кладбище аула Согратль, и могила его с тех пор считается священной.
Духовное руководство горцами принял на себя преемник Ярагинского — шейх Джамалуддин Казикумухский.
ИЛЛЮЗИИ ГРАББЕ
Затишье, воцарившееся в горах после Ахульго, подвигнуло Граббе на энергичное введение в крае новой системы управления. Чечню и Дагестан он разделил на приставства, назначил управлять ими надежных людей. Он объявил горцам, что не хочет полупокорности, потребовал полного подчинения, выдачи аманатов и по одному хорошему ружью с каждых десяти домов. Им также было ведено "не давать убежище абрекам и мюридам и отказаться от всякого участия в пагубном учении Шамиля". Без дозволения начальства даже запрещено было переходить на жительство из одного аула в другой. Сверх того горцы были обложены всевозможными податями и повинностями. А произвол чиновников, грабежи и реквизиции скота стали повсеместным явлением. Вместе с тем Граббе понимал, что одной лишь силой оружия "нельзя дойти до покорения гор", и в будущем предполагал перейти к мерам экономическим, дабы продемонстрировать горцам выгоды его благоустроенного правления. Однако на первых порах считал необходимым утвердиться в крае крепостями и поселениями, чтобы, контролируя поля и пастбища, поставить население в полную от себя зависимость. Это, по замыслу Граббе, должно было вынудить горцев постепенно сложить оружие и привести их к совершенной покорности.
Первые результаты новой системы вселяли оптимизм. Но это была лишь видимость покорности. Если кто и отдавал добровольно оружие, то старое и никчемное. В аманаты старались выдать людей, от которых общества и сами мечтали избавиться. Начальство на местах подкупалось или запугивалось. Скот или угонялся в безопасные места, или его предпочитали резать и сушить мясо впрок, чем подвергать опасности конфискации. А самые невероятные и пугающие слухи о грядущем поголовном разоружении, введении воинской повинности и даже запрещении женщинам носить шальвары приводили к тому, что целые аулы, не спрашивая никакого начальства, уходили в недоступные горные леса и примыкали к Шамилю.
Дело кончилось тем, что чеченцы предпочли приставам власть Шамиля и 8 марта 1840 года провозгласили его своим имамом. Приняв это звание, Шамиль не замедлил развернуть самую энергичную деятельность. Слава героя-мученика, восставшего из пепла Ахульго, привлекала к имаму все новых приверженцев. Влияние имама стремительно возрождалось и скоро распространилось далеко за пределы Чечни. Горцы вновь взяли в руки оружие. Окруженный сильной охраной, Шамиль объезжал аул за аулом, поднимая людей на новую борьбу. Многие из назначенных приставами старшин приходили к Шамилю и разбивали перед ним старшинские значки. Реальная власть, миновав приставов, вновь оказалась в руках шамилевских наибов, число которых теперь еще более возросло. Восстанавливалась административная система Имамата и вводились новые законы.
По приказу Шамиля люди уходили с равнин в горы, сжигая свои старые аулы и строя новые. А если какие-то аулы имели претензии друг к другу, Шамиль улаживал дело миром, основываясь на законах шариата. Тех же, кто противился шариату, он призывал вернуться на путь истинный и обещал никого строго не наказывать. Он был уверен, что люди сами поймут, что законы шариата есть благо для них.
СХВАТКА С ВЕЛИКАНОМ
В одном из таких сел люди обратились к Шамилю с просьбой избавить их от разбойника, от которого все страдали и с которым никто не мог справиться. Это был Сокур — гигант, обладавший злобным нравом и невероятной физической силой. К тому же у Сокура было много родственников, и убийство его односельчанами неминуемо привело бы ко всем ужасам кровомщения.