Имам Шамиль
Шрифт:
ГУНИБ ВЫСОКАЯ ГОРА
Гуниб возвышается над окрестными горами, как папаха над буркой. На плоской вершине его, посреди большой ложбины, располагался аул Гуниб. Сюда Шамиль загодя послал своего сына Магомед-Шапи для постройки крепости. Отвесные края горы были также укреплены, дороги испорчены или преграждены завалами, повсюду высились башни и пирамиды камней, готовые обрушиться на штурмовые отряды.
Вместе с жителями аула на Гунибе бьшо около 400 защитников с четырьмя пушками. Но Шамиль, считая свою природную крепость совершенно неприступной, надеялся продержаться здесь до зимы, пока войска наместника не вернутся на зимние квартиры или не произойдет еще что-нибудь, что поможет Шамилю выстоять.
9 августа последнее убежище Шамиля бьшо блокировано войсками барона Врангеля.
Когда прибыл сам Барятинский, немногочисленный гарнизон Гуниба был окружен уже 14 батальонами. На подходе бьшо еще большее количество войск со множеством орудий. Колоссальный перевес не оставлял имаму никаких шансов.
Незадолго до прибытия к Гунибу Барятинскому, через симферопольскую телеграфную станцию, доставили телеграмму из Петербурга. Ставший к тому времени военным министром Сухозанет и канцлер Горчаков сообщали, что агент Шамиля явился в русское посольство в Стамбуле с предложением имама о мирных переговорах. Сам государь нашел это возможным и считал, что "примирение с Шамилем бьшо бы самым блестящим завершением оказанных уже князем Барятинским великих заслуг". Барятинскому предлагалось заключить мир с Шамилем, ибо мирное покорение Кавказа могло придать России особый вес в международной политике.
Барятинский готов был на большие уступки, лишь бы поскорее закончить дело, но мир с Шамилем представлялся ему собственным поражением. Наместник мечтал о другом — повергнуть Шамиля до 26 августа, чтобы преподнести драгоценный подарок ко дню коронации Александра II, а 30 августа, в день тезоименитства императора, въехать триумфатором в Тифлис.
18 августа Барятинский послал к Шамилю несколько его бывших сподвижников с предложением сложить оружие. Один из посланцев Барятинского, Хаджияв, остался защищать своего имама, а остальные вернулись с решительным ответом Шамиля: "Гуниб — высокая гора, я стою на ней. Надо мною, еще выше, Бог. Русские стоят внизу. Пусть штурмуют".
К штурму почти все бьшо готово. Милютин закончил подробную рекогносцировку, а генерал Кесслер с размахом проводил осадные работы. На соседних высотах стояли пушки всех калибров. Охотники высматривали возможные пути подъема на гору и запасались лестницами, веревками да крючьями. А отступники спешили обогатиться, указывая слабые места обороны Гуниба. Один из них оказался столь алчным, что пообещал показать тайную тропу на Гуниб, если его сапог наполнят золотом. Когда оказалось, что под слоем золота в сапоге лежали камни, ему ответили, что такова уж цена предательства.
Штурм мог обернуться непредсказуемыми последствиями и затянуть дело на неопределенное время, а Барятинский торопился. Тогда он решил предложить имаму сдаться на самых почетных условиях
В начавшихся переговорах Шамиля представлял его сын Гази-Магомед, а Барятинского — полковник Лазарев и Даниял-бек.
Родственники не желали смотреть в глаза друг другу, и Лазарев опасался, что вместо переговоров ему придется защищать Даниил-бека от его горящего ненавистью зятя.
Иван Лазарев происходил из карабахских беков и хорошо знал Кавказ. Он понимал, как важны эти переговоры и сколь знаменательно событие, участником которого он стал. Полковник употребил все свои дипломатические способности, чтобы добиться согласия Шамиля на условия Барятинского. "Мы собрались сюда для того, — говорил он, — чтобы оставить вражду и заключить мир; успокоить Шамиля, его семейство и приближенных, где захотят. А если Шамиль пожелает отправиться в Мекку, то он будет отпущен с подарками от императора".
Гази-Магомед отвечал ему, что имам не поверит Барятинскому, потому что много раз заключал с генералами мир, но не увидел ничего, кроме измены и обмана.
Лазарев призывал забыть старое и подумать о последствиях. Говорил, что Барятинский — не простой генерал, а наместник самого императора и что слово его все равно что слово государя. Он предлагал положиться на обещания Барятинского и избавить Кавказ от нового кровопролития.
Когда парламентеры вернулись, Шамиль решил обсудить положение со своими ближайшими сподвижниками.
Мнения разделились. Одни считали, что Барятинский хочет обманом выманить их из Гуниба. Другие полагали, что наместнику можно поверить. Третьи прикидывали, сколько еще смогут продержаться, если уже столько дней питаются лишь колосьями пшеницы да земляникой. А наиб Байсунгур Беноевский, лишившийся в боях руки, ноги и глаза, человек-камень, как называл его Шамиль, убеждал, что нужно биться, пока есть силы, а затем вырваться из Гуниба, как двадцать лет назад удалось вырваться из Ахульго.
Наконец решили проверить правдивость намерений наместника и отправили к нему хунзахского наиба Дибира и Юнуса Чиркеевского с условиями имама. Шамиль просил дать ему месяц на сборы в Мекку, а его сподвижникам, мюридам и беглым солдатам, которые пожелают остаться в Дагестане, разрешить свободно жить там, где они захотят.
Барятинский был бы готов предложить больше, да хотя бы почетное сопровождение до Мекки и дорогие подарки каждому мюриду. Но ждать месяц этого он сделать не мог, как не мог отложить на месяц день тезоименитства государя.
Досадуя на упорство Шамиля, Барятинский направил ему ультиматум. Он требовал немедленной сдачи, пока еще есть возможность воспользоваться великодушием императора. В противном случае "все бедственные последствия… падут на его голову и лишат его навсегда объявленных ему милостей".
Ультиматум был прочитан в Гунибе перед всем народом. "Я хотел заключить для вас мир, — сказал Шамиль. — Но вы видите, чего они хотят на самом деле. Не устрашайтесь их воинством. Нас и прежде так испытывали, но затем бежали, как Воронцов, потеряв все, что имели".
Вместо покаянной просьбы о милосердии Барятинский получил жесткий ответ Шамиля: "Сабля наточена и рука готова!"
ШТУРМ ТВЕРДЫНИ
22 августа прибыл курьер, доставивший рескрипт императора о награждениях. Кроме высоких орденов участники осады получили и новые звания, а Евдокимов и Милютин были произведены в генерал-адъютанты. Для Евдокимова, сына простого крестьянина, это явилось особой милостью, чему очень способствовал сам наместник, считавший Евдокимова своей главной военной опорой. Поздравив награжденных и прицепив Милютину золотой аксельбант со своего плеча, Барятинский выступил с воодушевляющей речью, из которой следовало, что во славу императора Кавказ уже покорен и осталось только достать из Гуниба Шамиля.