Имам Шамиль
Шрифт:
Как оказалось, в долгой дороге путники не теряли времени даром. Ко всеобщему удивлению, зять Шамиля Абдурахим успел выучиться читать и писать по-русски у сопровождавшего поезд фельдъегеря. Точно так же усвоили русскую грамоту Абдурахман и Омар. Их примеру, уже в Калуге, стремительно последовал Магомед-Шапи, одолевший грамоту в три дня и доказавший это большим письмом своему знакомому в Темир-Хан-Шуру. Гази-Магомед грамоту не изучал, но тоже сносно изъяснялся по-русски.
Способности членов семейства Шамиля к учебе и влечение их к новым знаниям навели Руновского на мысль открыть в доме школьный класс. Однако все случилось само собой, дом наполнился газетами и журналами, а переводчик требовался лишь Шамилю, желавшему, чтобы слова его точно переводились и правильно понимались.
Руновский немного знал кумыкский язык, который, как тюркское наречие, был в большом ходу на Кавказе и на котором Шамиль общался с переводчиком и местными татарами. Но когда Шамиль переходил на родной аварский язык, понять что-либо было невозможно. И Руновский начал понемногу учиться аварскому, в чем ему с удовольствием помогал мюрид Хаджияв. Но вскоре выяснилось, что язык аварцев, за исключением некоторых привнесенных в него арабских или тюркских слов, недоступен в произношении не только европейцу, но и многим горцам. Хаджияв только смеялся над мучениями Руновского и успокаивал его тем, что язык у них такой легкий, что по-аварски в горах говорят даже дети. В этом, собственно, и был секрет аварского языка, на котором надо говорить с детства или уже не говорить никогда.
ПОЕЗДКИ ЗА ГОРОД
Жизнь семьи Шамиля не ограничивалась домом. Руновский сообщил имаму, что он волен посещать любые места в окрестностях города, но не далее 30 верст. Горцы поняли это так, что далее 30 верст начинается Сибирь, но пристав развеял их опасения. Ехать можно было и дальше, следовало только получить разрешение от начальства.
Начались поездки, которые убедили горцев, что и в обозначенных пределах-чиожно найти много интересного.
Для начала Руновский повез Шамиля смотреть полотняный завод. Но оказалось, что полотна здесь давно не делают, а вместо этого разводят множество певчих птиц, которых продают по всей России. Шамилю зачем-то показали медный пятак, подаренный когда-то Пушкиным местной крестьянке, продали пару канареек, которых имам тут же отпустил на волю, и просили приезжать еще.
Зато на бумагоделательной фабрике действительно было на что посмотреть. Огромные котлы переваривали всевозможное тряпье, которое затем размельчалось на мельницах, снова варилось и наконец превращалось сложными механизмами в стопки готовых к употреблению бумажных листов.
На сахароделательном заводе горцев встретило то же нагромождение котлов, канатов, огромных колес и мельниц.
Владелец завода Жуков встречал гостей хлебом-солью, а затем показал, как получается сахар.
Превращение свеклы в густой сироп и выварка из него сахара нисколько гостей не удивили. Но отбеливание сахара посредством муки из жженых свиных костей привело правоверных мусульман в ужас. Сообразив, что именно так расстроило горцев, Руновский постарался исправить конфуз. Поддержанный Жуковым, он сказал, что свиные кости употребляются для очистки сахара весьма редко, когда не хватает других. Но Шамиля это не успокоило, и с тех пор в доме его вместо сахара стали употреблять мед.
Возможно из опасения сделать другие неприятные открытия Шамиль перестал посещать предприятия. Следующий визит он сделал в воинскую часть, чтобы узнать, как живут русские солдаты. Устроенный быт их и чистота в казармах вызвали одобрение имама, который не мог предложить того же своим воинам на Кавказе.
Часто он навещал и госпитали, в одном из которых Шамиль обнаружил раненого горца и дал ему денег.
Помощь, добрые советы и ходатайства об облегчении участи пленных и ссыльных горцев сделались для Шамиля обычным делом. Видел он и результаты своих усилий: двое ссыльных горцев свободно жили и работали в Калуге, завели свои дома и даже получали государственное содержание.
Временами Шамиль выходил к Одигитриевской церкви, что стояла невдалеке от его дома, и раздавал деньги нищим. Руновский пытался предостеречь его от излишней щедрости, но Шамиль продолжал одаривать калек и убогих, которые теперь топтались и у ворот его дома. Когда желающих получить что-то от Шамиля стало слишком много, обязанность раздавать деньги была возложена на Хаджиява. Он делал это так усердно, что чуть ли не гонялся за каждым, кто казался ему нуждающимся в его благодеянии. Застав Хаджиява за этим занятием, Руновский показал, куда уплывали его подаяния. Хаджияв был несказанно изумлен, когда увидел, как только что облагодетельствованный субъект направился прямо в заведение с надписью "Питейный дом". Казначей убеждал Руновского, что давал деньги не на водку, но с тех пор старался подавать меньше и только убедившись, что помогает нуждающемуся в хлебе насущном.
ИСЦЕЛЕНИЕ ДОЧЕРИ
Четырехлетняя дочь Шамиля Баху-Меседу, названная в честь его матери, страдала искривлением ног. Еще в Ведено она упала с лестницы, и теперь носки ее ног были загнуты внутрь и мешали ходить. Опасаясь, что дело само собой уже не поправится, Шамиль призвал докторов. Те сошлись во мнении, что помочь может только операция. Баху-Меседу — "мюрид под чадрой", как прозвал ее Руновский, была готова терпеть любую боль, если велит отец.
Руновский, проникнутый к Шамилю искренней человеческой симпатией, решил сделать для него доброе дело. Он отправился в столицу и привез оттуда врача Людвига Кржижановского. Осмотрев девочку, врач наложил ей гипс. Домочадцы мало верили в выздоровление Баху-Меседу, но горячо за нее молились. Врач часто менял гипс, каждый раз изменяя положение стоп, и его старания привели к неожиданному результату. Ноги Баху-Меседу понемногу выправились и пришли почти в нормальное положение. Шамиль на радостях подарил врачу тысячу рублей и кинжал, который сначала предлагал Кржижановскому для хирургических манипуляций.
МАГОМЕД-ШАЛИ ПОСТУПАЕТ НА СЛУЖБУ
Молодой и честолюбивый Магомед-Шапи давно уже тяготился своим бездействием в калужской тиши. В отличие от отца и брата он не успел прославиться военными подвигами и одолевал Руновского вопросами, не ожидается ли какой новой войны, в которой он желал принять самое деятельное участие. Когда же открылась возможность поступить в императорский конвой, он бросился к отцу за разрешением.
Вдохновленный грандиозными переменами в России, Шамиль согласился отпустить сына к царю.
8 апреля 1861 года Магомед-Шапи был принят на службу корнетом лейб-гвардии Кавказского эскадрона Собственного Его Императорского Величества конвоя. Вскоре он отбыл в Петербург, где и поселился со своей женой Аминат.
ВИЗИТ "ВТОРОГО ШАМИЛЯ"
В конце апреля 1860 года Шамиль получил радостное известие: наиб Магомед-Амин, находившийся в Петербурге с абадзехскими депутатами, получил разрешение навестить своего имама.
Наиб прибыл в Калугу 28 апреля вместе с Богуславским и братом своим Абубакаром. Шамиль крепко обнял своего наиба и долго не отпускал, будто не веря, что перед ним действительно его бывший секретарь, который сделался таким значительным человеком. "Калужские губернские ведомости" сообщили о прибытии в город "второго Шамиля". Это не вызвало того эффекта, какой был при появлении Шамиля, но количество нищих у дома имама заметно возросло.
Шамиль и его верный наиб не виделись целых 13 лет. Им было о чем поговорить и что вспомнить. Магомед-Амин был в приподнятом расположении духа. Теплый прием у Александра II, с которым наиб воевал столько лет, резко контрастировал с тем, что ему пришлось претерпеть от турецкого султана, который называл себя союзником горцев, а самому Магомед-Амину даже присвоил когда-то чин паши и звание генерал-лейтенанта турецкой армии. Шамиль и Магомед-Амин удивлялись превратностям судьбы, сведшей предводителей горцев в далекой Калуге, и размышляли о будущем Кавказа, которое представлялось им весьма туманным. Магомед-Амина беспокоили слухи о том, что черкесов теперь вытесняют с гор к Черному морю и многие уже подумывают об эмиграции в Турцию. Что там ожидало горцев, Магомед-Амин хорошо себе представлял. В лучшем случае они стали бы "пушечным мясом" в новых войнах, о которых уже подумывали правители Порты. Шамиль тоже сомневался в турках, но еще больше он сомневался в том, что горцы добровольно оставят свою землю, чтобы отдаться во власть ненадежного султана.