Имена героев моей малой Родины
Шрифт:
Будкер отличался нетрадиционным мышлением не только в физике. Так же независимо рассуждал он и о проблемах политических, социальных, экономических.
Не исключено, что «политически неблагонадежным» он числился еще с довоенных времен. Вспомните его суждение о мирном договоре с Германией. Но были и другие «грехи», уже в конце 1940-х годов. Наивно было бы думать, что в работах по «атомному проекту», который курировал сам Берия, не нашлось тех, кто скрупулезно фиксировал все, что говорили ученые не на производственных совещаниях, а в «кулуарах». Неизвестно, что именно и где Будкер сказал «не так», но дело на него завели. И посадить могли, и расстрелять могли.
Спас
После смерти Сталина и устранения Берии работать советским физикам стало легче. Уже не довлел страх перед репрессивным режимом, уже повеяло «оттепелью». Этот период для Будкера стал одним из самых плодотворных. Он с упоением работал над проблемами управляемой термоядерной реакции, защитил докторскую диссертацию.
Однако не так легко было убедить экспериментаторов и инженеров заняться осуществлением этих почти фантастических идей. Правда, в молодых энтузиастах недостатка не было, но для развития этих работ нужно было заинтересовать целый институт, а у каждого – свои задачи.
Когда в 1957 году Курчатов предложил А.М. Будкеру организовать в Сибири новый ядерный институт, он без колебаний согласился – оставил чистую теорию и сам возглавил группу экспериментаторов и инженеров для осуществления своих идей. Курчатову хотелось расширить масштабы работ, а Будкеру хотелось сбросить груз обветшалых традиций и стереотипов, начать большое дело вдали от столичного начальства.
Переезд в Новосибирск сыграл важную роль в развитии Института ядерной физики, ибо условия и атмосфера нового научного центра как нельзя лучше способствовали осуществлению оригинальных замыслов Будкера. Имеется ввиду Круглый стол – инструмент, с помощью которого удалось создать один из самых необыкновенных творческих коллективов в мире.
Сама по себе идея такого органа коллективного мышления не нова. И воплотить ее в жизнь пытались многие. Но сделать ее эффективной мало кому удавалось. Чаще идея нивелировалась до обыкновенной планерки, оперативки, пятиминутки. А вот Будкеру удалось создать именно инструмент. И этому можно только завидовать.
«Рыцари Круглого стола» собирались каждый день ровно в полдень. Это были сплошь молодые люди (средний возраст сотрудников не превышал тридцати,), доброжелательные, с чувством внутренней свободы и собственного достоинства. Атмосфера за Круглым столом деловая, но не формализованная. За чашкой кофе там обсуждались самые разные вопросы: прием на работу новых сотрудников и последние открытия в науке, строительство жилья и ситуация в мире, театральные новинки и план работ на ближайшее время. И все это перемежалось остротами, анекдотами, байками. Дискуссии шли бурно, иногда много дней подряд не могли прийти к общему мнению. Упорно, терпеливо учились думать
В кабинет директора входили без доклада, в любой момент, здесь всегда было людно, шумно, шло постоянное обсуждение. Однажды кто-то из американских гостей сказал: «Наша страна – самая демократичная в мире. Почему же самый демократичный в мире научный институт находится в Сибири?».
Оставаясь директором этого института до последнего дня жизни, он превращает его в крупнейший ядерно-физический центр страны, завоевавший признание во всем мире как центр уникальных научных и технических решений.
В 1967 году будкеровский коллектив первым в мире начал изучать взаимодействие вещества и антивещества на ускорителях со встречными пучками. Столкнуть встречные пучки – это все равно что выпустить одну стрелу с Земли, а вторую – из окрестностей какой-нибудь звезды. И стрелы встречаются – острием в острие.
Кстати, идея взаимодействия на встречных пучках стала идеологической основой адронного коллайдера. И один из первых в мире коллайдеров – ВЭПП (встречные электрон-позитронные пучки) – заработал, кстати, в Институте ядерной физики в Новосибирске. Произошло это в 1965 году.
«Слова «невозможно» для него не существовало, – писала вдова академика. – Чем труднее была задача, тем больше она его увлекала. Решения, которые он находил, были оригинальными, неожиданными, простыми и эффективными. И не только в физике, но и в области человеческих отношений. Кому могло прийти в голову поручить Институту ядерной физики защищать зерно от вредителей? Искать новые способы бомбардировки раковых клеток? Работать над проблемой обеззараживания сточных вод? Никто не поручал. Будкер и его молодой коллектив взялись за это сами».
Кроме того, что Будкер был блистательным ученым и великолепным организатором, он был еще и обаятельным человеком. Об этом говорят все, кто с ним сталкивался.
Аркадий Райкин вспоминал о нем: «И юмор его был особенный, свой. В его взгляде были и мудрость, и мальчишество. Только очень хорошим людям удается сохранить в себе до седых волос ясное, незамутненное детство».
Андрей Петрович Ершов
(19.04.1931 – 08.12.1988)
Академик Андрей Петрович Ершов – математик, информатика, программист.
Андрей Петрович Ершов и его команда стояли у истоков информатики, здесь в Новосибирске. Информатика – это наука новая, она появилась примерно в годы второй мировой войны. В нашей стране это 1951-55 гг. Соответственно и люди, которые учились работать в этой области это тоже середина 50 –х годов. А.П. Ершов только в 1954 году окончил университет. И он был в группе, которой первой прочитали курс программирования.
А сам предмет информатики был введен в школах СССР одномоментно лишь в 1985 году. И к этому времени Андрей Петрович и его группа написали учебники. Программирование он считал второй грамотностью. И если вы услышите где-нибудь тезис «программирование – вторая грамотность», то знайте, что он принадлежит Андрею Петровичу. Он вообще считал, что программа – это очень важная составная часть нашей жизни и весь мир окутан программами. На его лекции часто демонстрировалась картинка, когда Земля окутана перфолентой. Перфолента – это одно из информационных средств, с помощью которого, программа вводилась в электронно-вычислительную машину. Первые машины представляли собой такие огромные ламповые монстры с водяным охлаждением. Одной вычислительной машине требовалось помещение более 200 кв.м. И информация вводилась в них по началу с помощью бумажных носителей (перфолента или перфокарта).