Когда подумать бы могли вы,что, выйдя к лесу за столбы,в траву и пни ударит ливень,а через час пойдут грибы.И стало б видно вам отселе,лишь только ветви отвести,когда пойдет слепая зеленькак в лихорадке лес трясти.Такая будет благодатьдля всякой твари! Даже птицамвдруг не захочется летать,когда кругом трава дымитсяи каждый штрих непостоянен,и лишь позднее — тишина…Так ливень шел, смещая грани,меняя краски и тона.Размыты камни. Словно бивни,торчат они, их мучит зуд;а по земле, размытой ливнем,жуки глазастые ползут.А детвора в косовороткахбежит по лужам звонким, где,кружась, плывет в бумажных лодкахпристрастье детское к воде.Горит земля, и пахнет чащадымящим пухом голубей,и в окна входит мир, кипящийзеленым зельем тополей.Вот так и хочется забыться,оставить
книги, выйти в деньи, заложив углом страницу,пройтись босому по воде.А после дома за столом,сверкая золотом оправыочков, рассказывать о том,как ливни ходят напролом,не разбирая, где канавы.
Весеннее
Я шел веселый и нескладный,почти влюбленный, и никтомне не сказал в дверях парадных,что не застегнуто пальто.Несло весной и чем-то теплым,и от слободки, по низам,шел первый дождь,он бился в стекла,гремел в ушах,слепил глаза,летел,был слеп наполовину,почти прямой. И вместе с нимвступала боль сквозная в спинунедомоганием сплошным.В тот день еще цветов не знали,и лишь потом на всех углахвразбивку бабы торговали,сбывая радость второпях.Ту радость трогали и мяли,просили взять,вдыхали в нос,на грудь прикладывали,бралипоштучно,оптоми вразнос.Ее вносили к нам в квартиру,как лампу ставили на стол,лишь я один, должно быть, в миреспокойно рядом с ней прошел.Я был высок, как это небо,меня не трогали цветы, —я думал о бульварах, где бымне встретилась случайно ты,с которой лишь я понаслышке,по первой памяти знаком, —дорогой, тронутой снежком,носил твои из школы книжки…Откликнись, что ли?Только ветерда дождь, идущий по прямой…А надо вспомнить —мы лишь дети,которых снова ждут домой,где чай остыл,черствеет булка…Так снова жизнь приходит к нампоследней партой,переулком,где мы стояли по часам…Так я иду, прямой, просторный,а где-то сзади, невпопад,проходит детство, и валторнысловами песни говорят.Мир только в детстве первозданен,когда, себя не видя в нем,мы бредим морем, поездами,раскрытым настежь в сад окном,чужою радостью, досадой,зеленым льдом балтийских скали чьим-то слишком белым садом,где ливень яблоки сбивал.Пусть неуютно в нем, неладно,Нам снова хочется домой,в тот мир простой, как лист тетрадный,где я прошел, большой, нескладныйи удивительно прямой.
Памятник
Им не воздвигли мраморной плиты.На бугорке, где гроб землей накрыли,как ощущенье вечной высоты,пропеллер неисправный положили.И надписи отгранивать им рано —ведь каждый небо видевший читал,когда слова высокого чеканаПропеллер их на небе высекал.И хоть рекорд достигнут ими не был,хотя мотор и сдал на полпути,остановись, взгляни прямее в небои надпись ту, как мужество, прочти.О, если б все с такою жаждой жили!Чтоб на могилу им взамен плиты,как память ими взятой высоты,их инструмент разбитый положилии лишь потом поставили цветы.
Александр Подстаницкий
Дружба
Когда уходит в бой твой друг крылатый,На важное задание летит,И ты ему помашешь из квадратаИ пожелаешь доброго пути, —Ты чувствуешь, как громко сердце бьется,Как глупая мыслишка промелькнет:«Вернется ли? Вернется ли?»— Вернется! —Кричишь друзьям уверенно:— Придет!И все ж часами не спускаешь взораС ночных небес. И ждешь и ждешь сильней,Не слышен ли знакомый гул мотора,Не видно ли условленных огней?— Летит! Летит! — и больше слов не нужно,Все сказано и понято вполне.Всех дружб дороже нам — такая дружба,Рожденная в боях, в дыму, в огне.
Июнь 1942 г.
«Когда моряк уходит в плаванье…»
А. Лебедеву
Когда моряк уходит в плаванье,Он счастлив, потому что вновьВ кильватер с ним уйдет из гаваниЗнакомой девушки любовь.И на просторах закипающих,Как там, вчера, на берегу,Она ласкает ободряющеИ просит мщения врагу.Когда ж ревет мотор: — Внимание!Все ждут приказа в бой лететь,Как хочет летчик на прощаниеВ глаза любимой поглядеть!В полете мерят жизнь минутами,Но нет — ему не тяжело,Лишь только б с ним, его маршрутами,Летело девичье тепло.Стоянки моряков обычные —Суда врага развеяв в дым,Они дорогами привычнымиПриходят к гаваням родным.Совсем не так у нас, летающих.Придешь с полета — вновь зовут,И вновь стартёры провожающеФлажками белыми махнут.И через миг, как ветром, выдуетПоэмы, лирику, тоску…Вот почему чуть-чуть завидуетВоенный летчик моряку.
Июнь 1942 г.
Рассказать…
Рассказать тебе, как в небо синеЗа Отчизну-Родину на бойУходил на скоростной машинеПарень, не целованный тобой.Рассказать, как в утреннем тумане,В предрассветной дымке голубой«Мессершмитта» парень протаранил,Невредимым возвратясь домой.Рассказать, как с виртуозным блескомОн колонны фрицев штурмовал,Как седой, заслуженный комэскаПеред строем парня обнимал.Впрочем, лучше все рассказы бросим,Не шути любовью, не балуй, —Ты его, пожалуйста, мы просим,Поцелуй, покрепче поцелуй!
Июнь 1942 г.
После вылета
Знает каждый, как необходимо,возвратясь с задания, опятьМаленькую карточку любимой,Не стыдясь друзей, поцеловать.Позабыть хотя бы на минутуПесню боя, что ревел мотор,Поль в плечах от лямок парашюта,Пулеметов быстрый разговор.И вот так — портрет в руке сжимая,Широко и радостно вздохнуть.Теплый шлем и унты не снимая,Под тенистой плоскостью заснуть.Хорошо, когда во сне приснитсяДальних улиц шумная гроза,Смех веселый, черные ресницы,Озорные синие глаза…Ширь полей… И где-то над лесамиВ синем небе самолета звук,Чтоб проснуться по тревоге вдруг,— Есть в полет! — сказать, блеснув глазами,И опять над вражьими тропамиОпорожнить мощный бомболюк.
Июнь 1942 г.
Василий Позорин
Перед боем
Я в бой иду. Прощай, до встречи скорой,Моя родная старенькая мать!Ты в жизни много испытала горя,Не надо сердце грустью волновать.Твои я помню песни с колыбели,И голос твой, душевный и простой,За нашей хатой три высоких ели,И во дворе подсолнух золотой.Ты подарила жизнь мне молодую,Тебя я в сердце свято берегу.И перед боем я тебя целую,Волнение сдержать я не могу.Моя рука не дрогнет от удара:Я буду там, где яростнее бой.И буду бить виновников пожара,Чтобы скорее встретиться с тобой.Я в бой иду и верю в нашу силу,Как веришь ты, моя родная мать.Тебе не будет совестно за сына —Не надо сердце грустью волновать.
Николой Овсянников
«Чуть заметной, заросшей тропой…»
Чуть заметной, заросшей тропойТы идешь, как тогда, как прежде.Искрометной, студеной росойЛес забрызгал твою одежду.Ночь. Туманы. И снова деньНадвигается пасмурный, строгий.Ты же ищешь везде, вездеНе пройденной никем дороги.Это — юность моя идетПо лугам, по лесам дремучим,А над ней набухает, растетСиневатая, грозная туча.А над ней раскололся гром,И, зарывшись в траве прогорклой,Он под сумрачным смолкнул дождем,Занавесившим речку за горкой.Дождь кругом… Ничего не видать…Ветер листья срывает беснуясь…Так куда ж ты пойдешь, куда,Беспокойная, дерзкая юность?
1937 г.
«Ни сказки нету, ни песни…»
Ни сказки нету, ни песни,Никто не расскажет о том,Как был ты расстрелян, ровесник,При матери, под окном.И жил ты и умер как надо.А там, где упал ты, теперьЛишь шорох заглохшего садаДа глухо забитая дверь.И мне бы и просто и строгоПройти по дорогам земным,И мне пусть приснятся в тревогахМальчишески-ясные сны.И пусть упаду, не изведав,Как ветер над миром прошел,Как тяжко колышет победаЗнамен пламенеющий шелк.И мне б, умирая, сквозь роздымьСледить, как на запад прошлиТакие хорошие звезды,Последние звезды мои.А ветер все круче и кручеВстает над моею страной,Веселые майские тучиПроносятся стороной.И мне бы сквозь горечь бурьянаУслышать большую грозу,Услышать, как в пыльные раныКолючие травы ползут.И жизнь, проходящая мимо,И грудь просверливший свинецМне станут ясны нестерпимо —И пусть это будет конец.