Имена собственные в фразеологии
Шрифт:
е) некоторые имена давались по времени рождения ребёнка: Вешняк, Зима, Мороз и т. д.;
«Были и другого порядка имена, восходящие к древним поверьям. Это «плохие» имена, которые якобы способны были отвращать злых духов, болезни, смерть: Горяин, Немил, Нелюба, Неустрой, Злоба, Тугарин (туга – печаль)» [Там же, 43-44].
Описывая второй период, авторы утверждают: «Христианизации населения Руси и обязательному при этом обряду крещения сопутствовало наречение людей новыми христианскими личными именами, перечни которых были переданы византийской христианской
О третьем этапе написано следующее: «Третий этап развития русских имён, продолжающийся и в наши дни, начался со времени опубликования декрета Советских Народных Комиссаров РСФСР от 23 января 1918 года об отделении церкви от государства и школы от церкви. Этот декрет положил начало свободному выбору личных имён родителями и объявил законной гражданскую регистрацию рождений вместо церковного крещения. С этого времени в русский именной ряд вошли многие иноязычные имена – Жанна, Инесса, Эдуард, Тимур и другие, а также новые русские имена, возникшие в годы революционной ломки старого уклада жизни, многих традиционных представлений» (Владлен, Интерна, Искра, Коммунар) [Там же, 62].
Философия имени
Люди издавна пытались понять назначение и функцию слов в языке. Словам приписывали божественное происхождение и окружали ореолом таинственности. Особенно человечество интересовал вопрос о существовании в языке имён собственных. Эта проблема особенно активно обсуждалась философами.
Разграничение имён собственных и нарицательных ведётся ещё от стоиков (3 в. до н.э.). Позже, в европейской философии об именах писал в своих «Опытах» Мишель Монтень.
В русской философии эта проблема начала активно обсуждаться в к. 19 – нач. 20 в. «Всякое познание, – утверждал С.Н. Булгаков, – есть именование, а предикат, идея, срастаясь с субъектом, с подлежащим, даёт имя. Таково происхождение всех вообще именований и имён. При этом сращение это может быть более тесным и постоянным или же временным и преходящим; в зависимости от этого мы различаем так называемые «собственные» и «нарицательные» имена» [Булгаков 1999: 234]. Булгаков считал, что одно и то же имя в своём генезисе может быть и нарицательным, «как возникающее от нарицания (именования)», и собственным, «если оно пристаёт к своему носителю как постоянный его предикат, так что носитель его именуется этим предикатом» [Там же, 234]. Любое имя имеет смысл, объяснял философ, и этот смысл составляет то, что Булгаков назвал внутренней формой имени. Но со временем эта форма может «побледнеть» в своём значении и будет употребляться как имя собственное. Основным критерием различия собственного и нарицательного имён философ считал «бессмысленность, отсутствие внутренней формы, так сказать, алгебраический характер» имени собственного [Там же, 235]. Но если наполнить это же имя содержанием, придать ему внутреннюю форму, то оно превратится в нарицательное (напр., Хлестаков и хлестаковщина). Это происходит потому, что «сгусток слова расплавляется и переплавляется, получает новую жизнь» [Там же, 235].
Вопрос об отличии собственных и нарицательных имён Булгаков делил на два подвопроса: «о природе самого имени и природе его носителя» [Там же, 235]. Рассматривая первый подвопрос, он писал, что «всякое имя в своём возникновении есть слово, то есть, смысл, идея, содержание; бессмысленных и бессодержательных имён в их генезисе не существует…Собственное имя в строгом смысле… не есть даже слово, как не есть слово алгебраический знак: оно стоит на самой грани слова, есть слово только по звуковой оболочке» [Там же, 235-236].
Раздумывая над вторым подвопросом, Булгаков утверждал, что имя «абсолютно индивидуально: так как оно ничего не выражает, есть конкретное указательное местоимение или же указательный жест, то и его именование есть акт чистейшего произвола, который не может быть обобщён, распространён за пределы данного случая. Именем… может быть любой звук, но он должен быть в своём роде единственным и единичным» [Там же, 236].
По мнению философа, в любом именовании кроется некий творческий акт: «До наречения имени субъект не то что индифферентен по отношению к имени или же враждебен к нему, анонимен, но только аморфен, потенциален, причём эта потенциальность, способность получить имя и смутное влечение к имени сама собой предполагает отсутствие определённого имени. Это значит, что человек, как существо родовое, как всечеловек, имеет в потенции все имена и может быть назван любым» [Там же, 238].
Кроме С.Н. Булгакова о философии имени писали А.Ф. Лосев («Философия имени»), П. Флоренский и другие.
В силу специфики работы нам кажется необходимым процитировать мысли П. Флоренского по поводу влияния имени на УНТ. «Какой бы род народной словесности мы ни взяли, – пишет философ, – непременно встретимся с типологией личных имён. Определённым именам в народной словесности соответствуют в различных произведениях одни и те же типы, одни и те же не только в смысле психологического склада и нравственного характера, но и в смысле жизненной судьбы и линии поведения. Это значит: в народном сознании именем определяются не только отдельные признаки или черты, порознь взятые…, но и… мгновенное соотношение элементов личности… Пословицы и поговорки об именах, нередко едкие и убийственно верные,…отмечают такие признаки. Порою эти летучие произведения… связаны внутренней рифмой, и тогда можно подумать о фонетической природе их сопоставлений… но… в самом созвучии открывается внутренняя необходимость, а рифма – предуставленна в своём смысле… Смысл предустанавливает рифму, а рифма намекает на единство смысла» [Флоренский 1999: 184-185].
Из изложенного выше материала видно, что проблема личного имени и именования всегда интересовала философов, вызывала споры и противоречия в их среде, не давая прийти к единому мнению.
Фразеология как хранительница культуры народа
Конец ознакомительного фрагмента.