Именины сердца
Шрифт:
Причем коллекция ваших душ продолжает расти. Добро пожаловать! Вернее, до скорой встречи!
Однажды я проснулась с ощущением, будто ночью кто-то ковырялся у меня в мозгах. И обнаружила на теле несколько комариных укусов. Неужели Микеле в состоянии осуществлять и частичное зондирование?
– Зачем ты это сделал? – набросилась я на него.
– Извини куколка, но мне нужно было выяснить, что у тебя на уме. И не исходит ли от тебя какая-либо опасность. Итогами я вполне удовлетворен, поэтому решил все оставить как было. Должен же я и дальше с кем-то обсасывать новые подробности. ??????????…?????????????????????… Основательно же он во мне покопался, черт возьми!
– Никогда больше этого не делай! – потребовала я. – Еще не хватало, чтобы ты начал регулярно шарить в моих извилинах.
– Регулярно незачем, – согласился он. – Я уже и так узнал все, что требовалось.
– И о чем же ты узнал, интересно?
– О куче всяких мужиков. В частности, о Завадском и о Киселе. Хочешь, я санирую Завадского? – В последнее время нападения на людей он стал почему-то называть санациями. – И потом обо всем тебе расскажу.
– Нет! – воскликнула я.
– А Киселя?
– Тем более!
За Киселя я почему-то испугалась даже больше, чем за Завадского. Не знаю, почему.
– Ну, Киселя в любом случае придется санировать, – проговорил Микеле. – ?????????,??????????????????????…
– Да у него просто болезненная фантазия, – попыталась воздействовать я на облако.
– Мы это скоро выясним, куколка. Может кто-то играется не только с вами, но и ??????…
Он сказал именно "со мной", но раньше в подобных ситуациях говаривал и "с нами".??????,??????????????????,????????????????????????????…
– Представляешь, нигде не удается найти твоего Завадского, – пожаловался
Микеле, картинно пуская в потолок кольца дыма. – Дома он не появляется, на работе – тоже. Даже у пивного ларька его давно не видели. Я санировал его сослуживца, но в нем не оказалось нужной информации. В соседке тоже, прямо не знаю, что и делать. Специалистом он, кстати, слывет весьма неплохим, но на работе его не любят за заносчивость и чрезмерную язвительность. А с соседями по подъезду он вообще не разговаривает. Как ты думаешь, куда он запропастился?
Может, его снова потянуло на Ривьеру?
– Оставь его в покое, – всполошилась я. – Мы же договаривались.
– Ни о чем мы, куколка, не договаривались. Ты высказала такое пожелание – это верно, но мне, честно говоря, плевать. Куклы мне не указ.
– Если ты его хоть пальцем тронешь, я наброшусь на тебя не облаком, а целой тучей.
– Любопытно будет посмотреть, – хихикнул он.
А действительно, куда подевался Завадский? – мелькнуло у меня в голове. Неужто спутался с какой-нибудь стервой? Тогда не очень-то его и жалко в случае чего.
– Впрочем, у меня имеются для тебя и хорошие новости, – проговорил Микеле.
–
Кисель тебя очень любил. Кстати, он околачивался прямо у Китайской Стены, так что мне не пришлось его специально разыскивать. Сначала я подумал – шпионит, но теперь уже не уверен, просто ему захотелось лишний раз на тебя посмотреть.
Завадский тоже никуда не денется – я убежден.
– Сволочь, – застонала я.
Он захихикал.
– И это вместо благодарности?
Я стремительно кинулась вперед, нацелившись ногтями ему в морду. Но реакция последовала молниеносная. Видимо, эпизод с Борисом не прошел для него бесследно. Я шмякнулась о стул, на котором он только что сидел, а надо мной угрожающе нависло облако гнуса-альбиноса. Меня охватил ужас, как в той ситуации с Ланой, когда перед носом у меня плясало дуло пистолета. Но, к счастью, Микеле прекратил "зуззать" и снова материализовался на стуле – на сей раз уже на другом.
– Съела? – захихикал он.
– Врешь ты все, не любил он меня, – опустошенно пробормотала я.
– А вот и любил, куколка!
– Он ведь сам сказал, что я его не интересую.
– Мало ли, что он сказал. Подожди, а действительно, зачем ему понадобилось ???????…??-??,??-??… А вот зачем, – Микеле торжествующе поднял вверх палец. – Он просто боялся.
– Чего боялся? – не поняла я.
– Это неважно, – проговорил Микеле. – Боялся – и все.
– Вот дурак, – сказала я.
– Очень может быть, – согласился Микеле. – А вот о себе я почему-то в нем никаких сведений не обнаружил. Или хотя бы о каком-то условном пришельце.
Странно это. И весьма подозрительно.
На протяжении всей последующей недели я приставала к Микеле с расспросами о
Киселе. Но он почему-то отмалчивался и темнил, тогда как о других рассказывал много и с охотой. Совсем незнакомых людей я знала почти так же хорошо, как саму себя. Может даже лучше, чем себя, поскольку сведения о них я получала беспристрастные. А вот о Киселе я знала только то, что он меня любил. Одна фраза, но она напрочь заслонила собой обилие прочей, даже самой интересной информации.
КИСЕЛЬ ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ.
Самое ужасное заключалось в том, что как о человеке я не имела о нем ни малейшего представления. Чего он боялся-то? Я была знакома с Фердинандом, поскольку Кисель старался играть в Фердинанда – сделал из себя человека в футляре в прямом смысле слова. То, что для пришельца действительно было бы скафандром, для человека превратилось в футляр. Конечно, он прекрасно сознавал, куда и зачем я поехала с Борисом в ту ночь, однако никак не проявил своих чувств – ведь Фердинанду ревновать не положено было. Железная выдержка, черт побери! Да и в постели как стойко держался, пока я самолично его не трахнула!
Махнув рукой на Микеле, я сама принялась добывать сведения.
Любопытно, что "доктором философии А. Киселем" оказались оба родителя Игоря.
Его мать звали Алиной, отца – Андреем. И оба они были докторами философии. У ????????????????????????… дочка Виточка. От некой зловредной стервы Нины
Гаврющенковой. Дочке сейчас было шесть лет, при этом три последних года Игорь с Ниной официально находились в разводе.