Имидж старой девы
Шрифт:
Вот это любитель печатного слова, я понимаю!
Я хихикаю, и любезный месье спохватывается. Отворачивается от контейнера, и я вижу, что брови его озабоченно нахмурены. Однако француз тем и отличается от представителя любой другой нации, что он не может смотреть на женщину без улыбки. Выражение лица у незнакомца мгновенно меняется, становится галантно-беззаботным, как будто все мировые проблемы ему по барабану. И даже если бы перед ним стояла Годзилла, он бы продолжал улыбаться так же лихо.
– Прошу прощения, мадемуазель, – произносит он в это мгновение и, запустив руку в мои волосы, легонько дергает за них! Но я не успеваю ни возмутиться, ни даже удивиться, потому что
Я смотрю на него во все глаза. Странно – иногда я чувствую себя невыносимо старой… Ну сколько мне там лет? Какой-то тридцатник! А мироощущение – будто стукнуло минимум дважды по двадцать пять, как изящно выразилась бы дорогая Элинор. Я устала от жизни, от своей любви, никому не нужной. Может быть, даже и мне самой. Я устала от ненависти к близняшке… а ведь это же все равно, что ненавидеть себя саму! Ненависть и усталость как раз и старят женщину. Молоденькой и веселенькой я чувствую себя только рядом с Маришкой и Лизонькой, которые меня любят, которым я нужна… и вот сейчас, когда на меня с нескрываемым восхищением смотрит этот потомок мушкетеров. А может, и гвардейцев кардинала, мне совершенно без разницы. Главное, что зеленоватый глаз у него горит, бровь игриво изогнута, и о-очень двусмысленная улыбка так и порхает по губам. Бель демуазель, прекрасная девушка… Х-ха! Пустячок, а приятно!
И тут между нами настает некая, как выражаются музыканты, пауза. В том смысле, что оба мы не знаем, что делать дальше. Я, совершенно как шампанское нижегородского завода «Розовый жемчуг», искрюсь и играю лишь в первую минуту после открывания бутылки, в смысле, после знакомства, а потом становлюсь самым обыкновенным сухим вином. Ординарным, разумеется. Скучной кислятиной.
Возможно, он ждал от меня какого-то поощрения, какого-то сигнала и мгновенно расслышал, как захлопнулись створки моей привычной раковины. Возможно, и сам сообразил, что не стоит строить глазки случайной незнакомке, когда дома ждут жена и дети. Да мало ли что!.. Во всяком случае, мы разом выдали друг другу дружеские прощальные улыбки, пробормотали:
– Оревуар! Бон шанс! [9] – и разошлись, как в море корабли. Мой визави перебежал на другую сторону и поспешил вперед. Я мгновение смотрю ему вслед – он идет, сунув руки в карманы, а мне почему-то безумно нравится, когда мужчины ходят руки в карманы, может, это дурной тон, зато выглядит потрясающе! – потом направляюсь наверх, к бульвару Осман, где находится метро, однако путь мой лежит мимо бесхозных мусорных контейнеров. Я вижу скомканную газету, торчащую из-под крышки, и взгляд мой невольно задерживается на броском заголовке: «…ое убийство антиквара в квартале…»
9
До свидания! Всего хорошего! (фр. )
Начало отъедено моим галантным знакомцем, конец фразы тонет в складках скрученной бумаги. Но я догадываюсь, что там могло быть написано: «Новое убийство антиквара в квартале Друо». Или «второе». Или «очередное»! Неужели это опять случилось?..
Понятно, почему помрачнел прочитавший этот заголовок француз. Удовольствие маленькое… А Морис слышал о новой трагедии? Знал ли он погибшего? Последнее время он молчалив и задумчив, но я думала, это воспоминания о Мигеле не дают ему покоя. А если и еще кто-то из друзей погиб…
Интересно, что за отморозок принялся за антикваров? И вот что удивительно: почему не просто грабежи, но убийства? И неужели этим отморозкам так просто справиться с крепчайшими решетками на окнах и дверях, которыми защищены все лавки, и системой сигнализации, которой здесь все напичкано, с полицейскими патрулями, которые мелькают в этом непростом районе днем и ночью (даже Лизоньку иногда будят, взревывая перед светофором, который находится как раз напротив нашего дома!)?
И тут меня словно что-то толкает в бок. Поворачиваюсь – и вижу вдали своего галантного знакомца, вернее, незнакомца. Он стоит примерно в полуквартале от меня, придерживаясь рукой за полуоткрытую дверь какого-то подъезда, и смотрит очень внимательно.
Мне вдруг становится стыдно торчать перед мусоркой и читать скомканную газету. Хотя, казалось бы, что тут особенного? Но если бы он не заинтересовался этим заголовком тоже…
Отскакиваю от мусорки, поспешно сворачиваю за угол и бегу к метро.
Глупое смущение, конечно. Глупое бегство. Но сколько таких глупостей я проделала в жизни, кто бы знал! Поэтому одной больше или меньше – роли уже не играет.
Лариса Каретникова, 6 октября
200… года, Нижний Новгород
– Какой Русланчик, ты что, не знаем мы никакого Русланчика! – заблажила малость опьяневшая от вкусной еды и пива Алка. А может, она и впрямь уже все забыла, у нее, у счастливицы, была короткая память профессионалки…
Лариска же отнекиваться не стала. Во-первых, не удалось справиться с собой – так и отпрянула испуганно от толстяка, выдав себя этим движением с головой, ручками и ножками. А главное – Лариска сразу поняла, что всякое притворство бесполезно. Вот какой друг расхваливал этому мужику Лариску и Алку, с которыми он якобы имел дело и остался в восторге! Русланчик, тот самый Русланчик… И о Танюшке, конечно, упомянул. Ну конечно, они ублажали «работодателя» со всем старанием, просто-таки из кожи вон лезли, чтобы наилучшим образом себя зарекомендовать перед «зарубежными гастролями». Значит, толстяк – подельник того самого хрена моржового, который вовлек девочек во все эти неприятности, который испортил им на фиг всю жизнь! Из-за него разогнали весь «салон», из-за него не только трое «экспортных шлюх», как ядовито обозвала их тетя Варя, но и все остальные девчонки вынуждены таскаться по дорогам, трахаться под кустами и в подъездах. Уютная явка провалена, весь налаженный, почти семейный бизнес пошел прахом! А этот толстяк, похоже, не чует никакого раскаяния за проделки своего приятеля. Ишь, смотрит волком, как будто намерен устроить Лариске и Алке допрос с пристрастием! Думаешь, напоил-накормил, так теперь можешь в душу лезть?
Лариске очень захотелось выплеснуть ему в морду всю обиду, которая накопилась на этого поганого Русланчика, отшлифовать поток матерщины кусманом жирного сыра, залепленного ему в рот, а потом заорать: «Алка, делай ноги!» – и выскочить из машины. Посмотрим, как он погонится тут за ними, между частоколом деревьев, на своем «жигуле». А без машины он небось и с места не двинется, такой тяжеленький да коротконогий!
Да, искушение дать деру было велико. Но деньги-то за работу они, сплоховав, не взяли вперед. То есть что – просто за жратву столько времени сгубили? Может, если повести себя по-умному, то с него удастся слупить какие-никакие деньжата? И сыр все-таки такой вкусный, а его еще до фига осталось…
– Я тоже хотела бы знать, где твой Русланчик! – бросила Лариска вызывающе. – У меня к нему парочка вопросиков еще осталась!
Толстяк, похоже, не ждал, что она вот так сразу признается, что знала его приятеля. На какой-то миг он даже опешил.
– Да что ты говоришь?! – наконец процедил с издевкой. – Неужели не знаешь, где он?
– Думаю, что в ментовке, – откровенно признала Лариска. – А где ему еще быть? Нас когда брали у паспортного контроля, одновременно и его заломали, я сама видела.