Имидж старой девы

Арсеньева Елена

Казалось бы, от такого внимания, от такого успеха Мадам должна расцвести. Кроме того, ее порою угнетала уединенная жизнь, а сейчас в Мальмезон зачастили роялисты: и те, которым она оказывала помощь прежде, и те, которые надеются на новую протекцию. То есть у нее есть все основания быть довольной. И все же я вижу, что ее беспрестанно гнетет невысказанное. Думаю, она уже давно открылась бы Александру, когда бы не настойчивые взгляды Талейрана. Чудится, эти двое ведут между собою безмолвный спор, полный взаимных угроз.

Кто победит в этом споре? Почти не сомневаюсь, что князь Беневентский!

Катерина Дворецкая,

16—17 октября 200… года, Париж

Я-то думала, будет

как? Маришка с Лизочкой там, в Маришкиной спальне, крепко спят, а мы с Бертраном здесь, занимаемся суровым сыскным ремеслом. Но Маришка отрубилась и не просыпается, Лизочка, наоборот, нэ дор па, а мне почему-то лезут в голову анекдоты один другого неприличней. Как на сугубо русском материале (например, про ту женщину, которой чудилось, что у нее в гардеробе раздавался звон от проходящего по другой улице трамвая, и наконец она пригласила какого-то эксперта, чтобы написать жалобу, и этот бедолага залез в шкаф, а тут, конечно, появился муж. Распахнул шкаф – а там… «Что ты тут делаешь?!» – грозно вопросил супруг, а несчастный эксперт ответил: «Ты не поверишь, мужик, – жду трамвая!»), так и на местном, французском. Например, историческая байка про Анри Четвертого, который, как поется в песне, любил женщин и знал у них успех. Какая-то из его фавориток принимала у себя кавалера, как вдруг появился король. Любовник успел спрятаться под кроватью, а король после постельных развлечений всегда хотел есть. Анри как раз наслаждался сладостями, до которых был большой охотник, а несчастный притаившийся любовник возьми в эту минуту да чихни! Дама похолодела, думая, что мгновенно обо всем догадавшийся король ее сейчас прикончит, однако Анри только отложил часть своих сластей на другую тарелку и сунул под кровать со словами: «Ты оставил мне свои объедки – теперь попробуй мои!» А потом удалился, громко хохоча.

Для меня, унылой, одинокой схимницы-скромницы, такие мысли, конечно, верх неприличия! Тем более что Бертран ведет себя весьма пристойно и, не побоюсь этого слова, деловито. Еще днем он предупредил меня, чтобы я обязательно завесила окна и вообще держалась от них подальше. Я так и сделала. Однако сам он как раз не намерен держаться вдали от окон.

Получив свободу действий, Бертран выходит из ванной с биноклем и диктофоном, висящим на груди. Такая крутая экипировка моего франтоватого, веселого и лукавого знакомого меня не только изумляет, но даже повергает в некоторый ступор. А что намерен записывать Бертран на диктофон? Свои впечатления от наблюдений в бинокль?

К сожалению, Лизоньке не очень по нраву, что в нашу девичью, не побоюсь этого слова, спаленку вторгся какой-то мужчина – посторонний, не pere [18] ! Она ведет себя просто вызывающе, от ее возмущенных «А-яй! А-яй!» у меня звенит в ушах. Вроде бы дети кричат «Уа-уа!», во всяком случае, должны кричать, судя по художественной литературе. Лизочек почему-то ругается исключительно нехорошим словом «А-яй!», будто стыдит нас, взрослых, что не кормим ее, когда ей хочется, не берем на руки, купаем, промываем глазки, меняем памперсы… Вот и сейчас она меня стыдит – понятно, почему и за что!

18

Папа (фр. ).

А за что, кстати?! Я в одном конце комнаты, Бертран – в другом. Он на меня даже не смотрит, а, осторожно приоткрыв шторку, вглядывается в окно через свои окуляры. И что в этом дурного? Эх, Лизочек, какая ты ханжа, оказывается! Вся в меня!

Я начинаю привычно укачивать племяшку и напеваю:

Пела ночью мышка в норке:«Спи, мышонок, замолчи!Дам тебе я хлебной коркиИ огарочек свечи!»

В ход пошла крутая классика. Лизочек внезапно умолкает, и до меня долетает бормотание Бертрана:

– …девять, четырнадцать, Лафайет, Мошар; девять, семь, Друо, Бове; девять, одиннадцать, Фрабург Монмартр, Сенешаль; двенадцать, Фрабург Сент-Антуан, Николя…

Лизочек снова заводит свое «А-яй!», и я спохватываюсь, что мое ошеломленное молчание затянулось.

Отвечает ей мышонок:«Голосок твой слишком тонок!Лучше, мама, не пищи,Ты мне няньку поищи!»

Я пою, а сама размышляю. Это что за шифровку надиктовывает Бертран?! А впрочем, не такая уж шифровка… Лафайет, Друо, Фрабург Монмартр, Фрабург Сент-Антуан – это названия улиц. Кстати, Фрабург Сент-Антуан – это то самое Сент-Антуанское предместье, которое так часто упоминается в разных французских романах у Гюго, Дюма и всех прочих – прежде всего потому, что в этом предместье находилась знаменитая Бастилия, которую по камушку, по кирпичику растащили добрые парижане 14 июля 1789 года. Тогда это была окраина города. Теперь практически центр, нет, не всего Парижа, а 12-го района. Там стоит жуткий театр из стекла и бетона – что-то вроде филиала «Гранд-опера». Там рядом отличный рынок, куда я регулярно езжу…

Побежала мышка мать,Стала утку в няньки звать:«Приходи к нам, тетя утка,Нашу детку покачать!»

Кстати! Вот разгадка некоторых цифр этой шифровки. Фрабург Сент-Антуан находится в 12-м районе, Фрабург Монмартр, улица Лафайет, Друо – в 9-м, мы тоже тут живем. Другие цифры, возможно, номера домов, потому что тут, в отличие от России, сначала называют номер дома, а уж потом – улицу. Мошар, Николя и эти, как их там, не помню, – наверное, фамилии каких-то людей.

Ай да я, молодец, хотя точнее будет сказать – молодица! Точнее, но не правильнее, и в этом одна из загадок великого и могучего русского языка.

Секундочку!.. А почему Бертран называл все эти цифры и фамилии? Просто так, ни с того ни с сего? Я пою, а он бормочет? Ну да, смотрит на улицу сквозь бинокль ночного видения и просто так бормо-о-очет…

Но ведь не на улице же он вычитал эти цифры и названия! А где?..

Внезапно Бертран резко оборачивается, а потом делает такое движение, как если бы решил броситься в окно. Шторы смыкаются за ним, а за моей спиной вдруг раздается скрип паркета.

Оборачиваюсь.

Маришка!

Господи боже…

Стала петь мышонку кошка:«Мяу-мяу, спи, мой крошка,Мяу-мяу, ляжем спать,Мяу-мяу, на кровать!»

При чем тут кошка? Я сама не знаю, что бормочу, перепутала всех мышонкиных нянек, смотрю на сестру остановившимися глазами. Ой, что она сейчас скажет!.. Вот уж воистину а-яй!

– Я тебя напугала? – виновато спрашивает Маришка. – Извини, пожалуйста. Меня разбудила моя неспокойная совесть. Я же обещала взять сегодня Лизоньку к себе. Ты совсем замучилась, бедняжечка, еле стоишь! Давай сюда эту аяйку!

Сестра вынимает из моих окостенелых, будто крюки, рук малявку и чмокает в щеку:

– Ложись немедленно! Слышишь? Сию минуту в постель! Спокойной ночи.

И исчезает, оставив только эхо Лизонькиных воплей…

Прибежала мышка-мать,Поглядела на кровать,Ищет глупого мышонка,А мышонка не видать…

Это я по инерции бормочу. От изумления и потрясения. Наверное, приговоренный к смерти, получивший неожиданное помилование на эшафоте, чувствует себя примерно так же.