Иммигрантка в западне щеголя
Шрифт:
Ближе к полудню Лев слегка шевельнул рукой, и Анастасия тут же заговорила с ним в полный голос:
— Ты меня слышишь? Лев! Скажи хоть слово! Ну, пожалуйста, услышь меня!
— Зла-то-влас-ка… — прошептал он по слогам, не открывая глаз. Его губы едва шевелились, но и от малейшего движения нижняя губа лопнула, и капелька алой крови застыла на ней.
— Лев… я сейчас вернусь…
Анастасия привела медсестру.
К их приходу Лев открыл глаза и ерзал головой по подушке, будто хотел избавиться от повязки, как собачонка, не привыкшая к шляпкам и кофточкам. Татьяна лишь взяла его за руку и задала вопрос о самочувствии, как вдруг он неожиданно громко вскрикнул
После осмотра доктор сказал: «Жить будет, не волнуйтесь». Он также завел разговор об операции, на что Анастасия ответила, что этот вопрос лучше обсудить с отцом Льва и уверила, что тот в скором времени приедет.
Позже Анастасия кормила Льва бульоном. Она сходила домой, поговорила с бабушкой, и в скором времени снова была рядом с ним. Она успокаивала его, жалела — он извинялся и плакал, вздрагивал и безуспешно пытался сжать кулаки, закрывал глаза в моменты острой боли и благодарил тихим беспомощным голосом Анастасию за то, что она не отвернулась от него в трудную минуту. Она чаще молчала, так и не решаясь заговорить о своем положении. «Он слишком слаб, — думала она, — не стоит лишний раз его волновать».
На следующий день приехал Николай Зольтеман с младшим сыном. Они вошли в палату в сопровождении Жанны Сергеевны. В тот момент Анастасия подносила ложку с манной кашей ко рту Льва. Он слегка морщил нос, не испытывая ни малейшего удовольствия ни от каши, ни от того, что его кормят как маленького. Но жевать твердую пищу ему категорически запрещалось из-за повреждения челюсти, поэтому и приходилось есть только редкие супы и молочные каши.
Ложка с кашей зависла в воздухе, когда Анастасия увидела Владислава. От него глаз нельзя было оторвать, не рассмотрев внимательно выразительные и привлекательные черты лица, светлые коротко стриженые волосы и мужественную фигуру. По сравнению с ним Лев был мальчиком, щупленьким студентом с молодежной стрижкой, а Владислав — настоящий мужчина, к тому же чем-то напоминал обожаемого Анастасией Брэда Питта.
Смутившись, Анастасия все-таки поднесла ложку ко рту Льва и неловко встала, почувствовав себя лишней в этой компании. Она застыла на месте с тарелкой в руках, а от теплого бархатного взгляда Владислава как от горячего чая ее вмиг бросило в жар. «О Боже, — мелькнуло в мыслях, — какой мужчина!».
Николай Зольтеман после приветствий, поблагодарил Анастасию, вскользь представил ей Владислава и с серьезным выражением лица обратился ко Льву:
— И угораздило же тебя под колеса попасть…
Анастасия с медсестрой оставили их одних.
К полудню пришла Прасковья Марковна и принесла для Льва свежий куриный бульон в полулитровой стеклянной банке с этикеткой «Томатная паста», термос, подаренный волонтерами еще летом, с недорогим черным чаем и пакет с духовыми пирожками для Анастасии. Она испекла их специально с яблоками, потому что всегда считала, что запененные яблоки гораздо полезнее сырых, особенно для беременных.
Несчастье, произошедшее со Львом, дивным образом всех сблизило: Николай Зольтеман галантно пригласил Прасковью Марковну отобедать в пиццерии, и она охотно согласилась, отбросив все обиды; между Анастасией и Львом укрепились дружественные взаимоотношения; Лев по-братски разговаривал с Владиславом — Владислав с интересом
Зольтеман старший на время несостоятельности сына взял процесс руководства пиццерией в свои руки, проверял счета, поставки и вообще порядок в заведении. Анастасия на три дня взяла отпуск без содержания, чтобы ухаживать за Львом, так как Сюзанна не появилась и на второй день, словно Лев был ей безразличен или они накануне поругались, или — думала Анастасия — она уехала куда-нибудь на съемки позировать в стрингах.
Однажды, когда Лев спал, Анастасия вышла в буфет, купила кефир в бутылочке и сдобную булочку, и присела за один из пустых столов. Никого не было, не считая продавщицы и уборщицы, вальяжно елозящей шваброй по линолеуму в ромбики и цветочки, и тут появился Владислав. На нем был теплый кремовый свитер поверх светлой, но не белой, рубашки, черные строгие брюки, начищенные полуботинки. Владислав тоже купил кефир и булочку, словно подражая Анастасии, и попросил разрешения присесть рядом с ней. Она не возразила, но испытала такую робость, что даже боялась делать большие глотки, а выпить густой и вкусный кефир хотелось как можно быстрее, но это было бы не культурно, потому что при этом она бы издавала громкие звуки.
Владислав взболтнул бутылку и сделал глоток:
— Да, этот кефир на сметану больше похож! Его пить невозможно!
Анастасия сдержанно улыбнулась, но он ее рассмешил гораздо больше, чем она показала. Тихо и спокойно пить этот кефир, действительно, не получилось бы: его нужно было всасывать, и он при этом громко хлюпал.
— Ты не подходишь моему брату, — как бы между прочим заявил Владислав, — ты для него слишком хороша! По-моему, он не заслуживает твоей любви.
Анастасия не знала, что и ответить:
— Ты должен быть бы в курсе, что он меня бросил. Между нами нет той любви, о которой ты говоришь. Николай Трофимович не рассказывал тебе? Лев тоже не сказал, что мы просто друзья?
— Лев ненормальный. Ему со школьных лет нравились только вульгарные девицы. Я был удивлен, когда увидел рядом с ним тебя. Отец рассказывал, что ты милая и порядочная девочка, но… ты превзошла мои ожидания. Я видел, как ты оберегаешь его, как заботишься… Ты все еще любишь его?
— Люблю ли я? Да. Но уже иначе. Как друга, понимаешь? А то, что было раньше, теперь я могу назвать лишь иллюзий любви.
— Меня не обманешь — я видел в твоем взгляде любовь. Так?
— Я наверно никогда не забуду твоего брата. Да. И знаешь почему? Не потому что на нем свет клином сошелся, а потому что я на пятом месяце… но Лев об этом еще не знает.
Эта новость на несколько секунд вывела Владислава из привычного состояния уравновешенности и спокойствия. Он ровным пониженным голосом задал первый вопрос, пришедший ему на ум:
— Ты ждешь от него ребенка?
— Да, это так. Но прошу тебя, пока ничего не говори Льву — он слишком слаб… и я не хочу еще больше его расстраивать.
— Расстраивать, — повторил он задумчиво, — а почему ты не сказала ему раньше? Он ведь имел право узнать сразу, как только ты об этом узнала. Несмотря на все его непостоянство и эгоистичность, он должен отвечать за свои поступки, и ты должна была ему сказать — мало ли как бы он отреагировал, а что если эта новость его вовсе не расстроила бы.