Император и шут
Шрифт:
Несколько мгновений Одлпэр сидел и молча прислушивался к дробному стуку дождя по крыше и стенкам кареты. Потом приподнял занавеску окна, но за стеклами была непроглядная чернота и слякоть.
Наверняка здесь, на расстоянии ста лиг от Хаба, дорога порядочно изрыта, но даже будь эта яма единственной на тракте, королевская карета нашла бы ее. Это так же однозначно, как весеннее возвращение ласточки в прошлогоднее гнездо.
— Что случилось? — проворчал Анджилки.
С самого отъезда из дворца с толстого желеобразного лица бедняги не сходило выражение угрюмой обиды, а пухлые губы так и остались капризно надутыми. В сером вечернем полумраке его было почти не видно.
— Боюсь, ваше величество, сломалась рессора.
— Как некстати, Одлпэр.
Секретаря поразило, что король сумел вспомнить его имя. Первые несколько недель это венценосцу оказывалось не под силу.
— Да, сир, некстати. До Хаба нам сегодня не доехать.
Его величество король Анджилки I Краснегарский, герцог Кинвэйлский надеялся, что находится от столицы на расстоянии одного дня пути. Переубедить его в этой ошибке не представлялось возможным, он желал доказать свою правоту, и все тут. Да и кто такой Одлпэр, чтобы указывать венценосцу, что Хаб, вероятно, значительно крупнее Кинфорда или даже Шалдокана? То, что они могли добраться до крайних предместий, в этот час ничего не решало.
— Некстати? Это скверно, очень скверно! Не думаешь ли ты, что я проторчу всю ночь в этом перекошенном гробу, не так ли?
— Я уверен, сир, что поблизости есть подходящая гостиница.
Везучесть толстяка, однако, подсказывала, что ночное пристанище окажется еще менее комфортабельным убежищем, чем карета. Даже после вечерних петухов кретин требовал ехать вперед. Невезение Анджилки было фатальным, но король неизменно полагался на судьбу, несмотря ни на какие шишки, которые получал сверх меры. Таков уж был Анджилки Неправящий, король Анджилки Последний. Всю дорогу от Кинвэйла их сопровождал дождь. Останавливаясь на ночлег, они каждый раз слышали, что кто-то от души сожалел о неожиданно кончившейся великолепной погоде; Анджилки словно нес с собой зиму. Вполне возможно, что солнышко выглядывало из-за туч сразу же, как только злополучный герцог отъезжал.
Сколько ни жди, а кому-то нужно выйти под этот ливень...
Грозная герцогиня призвала Одлпэра к своему скорбному ложу и предписала отправиться в это проклятое путешествие.
— Без надлежащего руководства, — сказала она, — мой сын скорее окажется в Краснегаре, чем прибудет в Хаб. Тут и решать нечего — ты единственный из его окружения, кто способен отличить восток от севера.
Одлпэр с честью оправдал надежды на свое здравомыслие и отказался от назначения тут же и наотрез.
Экка подкупила его, посулив сказочное вознаграждение, равное десятилетнему жалованью. Одлпэр не растерялся, подсчитал каждую минутку тех десяти лет и... просчитался. За короткие шесть недель он постарел минимум лет на двадцать: разнообразные неприятности, вспышки беспричинного гнева, фатальная рассеянность, бесконечные рассуждения о намеченном этапе реконструкции в Кинвэйле и так далее и тому подобное до бесконечности. И это были только первые шесть недель!
— Бог Жадности, прости меня! — стенал придворный.
Стук в дверцу кареты вывел секретаря из задумчивости.
Одлпэр опустил окно и отпрянул, получив плевок ледяных струй дождя прямо в лицо.
— Докладывай! — пробурчал он.
— Сломана рессора, — пожаловался форейтор.
— Его величество предположил то же самое. Послушай, пока мы двигались, ты не заметил по пути или поблизости какую-нибудь гостиницу или приличный домишко?
Любой мелкопоместный дворянчик счел бы для себя честью оказать гостеприимство застигнутому тьмой королю — по крайней мере, пока не обнаружит, насколько сей венценосец погружен во тьму невежества. Одлпэр с удовольствием убедился, что раз уж форейтору мокрее не стать — на парне и сухой нитки не осталось, — то самому сановнику нет необходимости идти на разведку.
— Конечно, мастер, заметил, — охотно сообщил форейтор. — Как раз через дорогу гостиный двор.
Одлпэр содрогнулся. Дела принимали скверный оборот.
— Я и название разглядел: «Голова солдата», — с надеждой добавил форейтор.
— Подозреваю, что воняет там соответственно вывеске. Не худо бы послать кого-нибудь посчитать клопов.
Ответом на его шутку был мрачный взгляд, напомнивший придворному, что он все предыдущие часы отдыхал в теплой и сухой карете, а кучер, форейтор и слуга мерзли на ветру и мокли под ледяными струями. Повернувшись к королю, Одлпэр произнес:
— Через дорогу есть постоялый двор, ваше величество.
— Отлично. Где зонтик?
— Осмелюсь рекомендовать накинуть плащ, ваше величество... — вслух сказал Одлпэр, а про себя добавил: «Чтобы такая жирная задница не промокла под дождем, не только зонтика, плаща не хватит».
Анджилки умудрился использовать все внутреннее пространство кареты, чтобы набросить на плечи огромную, подбитую собольим мехом черную хламиду. Зажатый в угол Одлпэр держал в руках зонтик. Двое слуг открыли дверцу кареты и помогли своему господину выбраться из нее, в то время как Одлпэр раскрыл над королем зонт. Сам Одлпэр не стал тратить время, разыскивая свой собственный плащ, а выпрыгнул из кареты на землю в том, в чем был, и без посторонней помощи.
Завернутый в плащ, как в кулек, Анджилки раскачивался под порывами ветра. Обычно король общался лишь с Одлпэром и никогда не обращался к другим слугам, а уж тем более не помнил их имен, но даже в полной темноте форейтора легко было опознать по железному кольцу на правой ноге. Это помогло Анджилки определить, кто перед ним, и он выплеснул на беднягу скопившееся раздражение. Впрочем, большую часть его гнева унес ветер, добрая половина раздражения застряла в высоком воротнике плаща, а на долю слуги остался лишь жирный королевский палец, мелькавший перед носом, да неясное бормотание из меховых недр.
— Преступная небрежность! — мычал толстяк. — Грубая ошибка... причинено беспокойство... уволить немедленно... без рекламаций... лентяй... недосмотрел... опасности...
Промокший и промерзший, Одлпэр наслаждался, глядя на ковыляющего короля. В сопровождении форейтора и слуги толстяк скользил по грязи, продолжая ругаться. Одлпэр впервые видел венценосного дурака таким возбужденным. Придворный настороженно следил, не отплатит ли разжалованный форейтор капризному господину добрым ударом кулака или хотя бы тычком, который можно было бы классифицировать как оскорбление монарха. Но нет, увы!