Император и Сталин

Удивляешься, как быстро проходит день. А потом понимаешь, что это был не день, а жизнь.

На мягком ковре, глушащем шаги, в просторной, слабоосвещённой, а потому, зловещей на вид комнате, умирал Великий Человек. Умирал медленно и мучительно. Яд, всасываясь в желудке, куда он попал вместе с лёгким вином «Маджари», не спеша проникал в каждую клеточку головного мозга и, бесследно разлагаясь, неторопливо блокировал центры жизнедеятельности — обоняние, зрение, движение и сейчас подбирался к дыханию.

Человеку

было страшно и тоскливо. Страшно от подступающего к горлу удушья и тоскливо от собственной беспомощности. Бренность земного величия острее всего ощущается при наличии оного… И тогда что толку от неограниченной власти над другими людьми, если отказывается подчиняться собственное тело, от твоего слова, повинуясь которому идут на смерть, если не можешь это слово ни произнести, ни написать?

Но кроме тоски и страха, была ещё дикая досада. Он проиграл! Он опять проиграл! Третий раз подряд! ОНИ опять оказались сильнее, хитрее и предусмотрительнее. Это была его третья попытка отстранить от власти партноменклатуру, а в результате партноменклатура отстранила его самого. Отстранила старым, как мир, византийским способом.

Его первое сражение с соратниками по революции 1917-го состоялось через два года после смерти Ленина, когда окончательно стало ясно — профессиональные революционеры, всю жизнь свою положившие на разрушение самодержавия, ни на что другое уже не способны. Во всяком случае учиться и строить они не желали категорически. Зато их способностей хватало для того, чтобы собачиться по любому поводу и обеспечивать собственное аристократическое существование. В конце своей жизни Ленин сам это заметил, ругал свою же «гвардию», обзывая её советской буржуазией, совбурами, и упрекая в комчванстве.

Тогда он договорился с партией о размене. Они отдают ему «на съедение» главных революционных вождей, ставших тормозом мирной жизни — Троцкого, Каменева, Зиновьева — и обещают поправить остальных, включив, наконец, их в работу по восстановлению страны, разрушенной гражданской войной и смелыми социальными экспериментами. Он поверил товарищам по партии и не угадал. И, хотя, всю «святую троицу» выперли из руководства, а Троцкого — вообще из страны, товарищи-революционеры занялись не борьбой с разрухой и бедностью, а тем, что они умели делать лучше всего — начали готовить новый государственный переворот.

Всю мощь хорошо законспирированного подполья он ощутил в 1936-м, когда провёл через Верховный Совет новую Конституцию — самую демократичную на тот момент во всём мире — всеобщее избирательное право, прямые, равные, тайные и, обязательно, альтернативные выборы. Партийные вельможи ответили на это покушение на их власть физическим уничтожением потенциальных конкурентов, за которых мог проголосовать народ. Он потерял тогда преданных ему Я.А. Яковлева, А.И. Стецкого и Б.М. Таля и тысячи простых, честных людей, вся вина которых была только в том, что они могли составить конкуренцию на выборах партийным баронам или просто могли неправильно проголосовать Ответными репрессиями по штабам, как ему казалось, он сломал хребет заговорщикам. К сожалению, это только казалось…

С 1939 года — со времени официального перемирия, ни он партию, ни партия его больше не трогала. Никакие съезды и конференции не проводились и он думал, что партия уже окончательно превратилась

в общественную мемориально-историческую контору. Поэтому решил в 1952 году вывести её из власти окончательно, упразднив Политбюро и ликвидировав единоначалие. Оставался последний шаг — созвать партконференцию и официально подать на ней в отставку, после чего партия лишится главного символа, а вместе с ним — главного рычага власти.

Он всё точно рассчитал. До мелочей. Даже сел на конференции отдельно от всех остальных партийных функционеров, надев свой старый полувоенный френч, который выглядел на фоне их цивильных костюмов абсолютно чужеродным элементом… Не учёл одного: теперь у партийных аристократов оставался единственный выход из положения — он обязан был умереть на посту вождя партии. В случае такой смерти его преемник на посту секретаря ЦК в глазах людей автоматически становился и вождём страны… Не просчитав этого, он проиграл…

И это чувство проигрыша было особенно невыносимо. Он не додавил самую малость и пропустил встречный контрудар, думая, что игра уже сделана. А сегодня ночью, когда стало плохо, когда он не дошёл всего два шага до рабочего стола, не дотянулся какой-то пяди до тревожного звонка вызова охраны, предпринимать что-либо было уже слишком поздно. И вот теперь он вынужден лежать в луже собственной мочи и медленно задыхаться… Как же это всё неправильно и несправедливо…

Друзья-соратники… Они же — пауки в банке. На последнем ужине, плавно переходящем в завтрак, их было четверо. Кто? Кто из четверых? Или все сразу? Человек представил их довольные лица, за которыми в одну массу сливались образы могущественной партнократии, и его досада превратилась в невыносимую. Нет! Только не сейчас! Надо обязательно встать! Дойти! Доделать!

— А зачем? — вдруг неимоверно ярко вспыхнула в воспалённом мозгу мысль. Она была настолько ясная и отчётливая, а главное — не его собственная, будто кто-то чужой занёс её прямо в голову, минуя уши. Вспыхнула и рассыпалась на мельчайшие искорки-пояснения, — зачем тебе всё это? Ты и так уже сделал больше, чем все правители этой земли, вместе взятые. Может быть стоит хоть один раз не плыть против течения, а заняться более интересными и глобальными делами?

Человек застыл, прислушиваясь… Нет, в комнате никого. Он бы почувствовал это своим особым, звериным чутьём привыкшего к постоянной опасности хищника. Бред! Бред больного воображения, точнее, отравленного… Какими-такими интересными и глобальными делами он может ещё заняться? Червяков кормить?…

— Кстати, о червяках, — будто шрапнелью взорвался мозг в следующую секунду, — почему такое пренебрежение? Они — незаменимая составляющая часть биоценоза. Лучше бы оценил красоту мироздания, где нет ни единой лишней и бесполезной детали!.. Всё имеет смысл и всё находит своё уникальное применение… Даже смерть…

— Кто здесь!? — попытался закричать человек, однако изо рта вырвался еле слышный хрип…

— Спокойно, только спокойно… — эти слова уже не взорвали мозг, как граната, а стремительно выросли, как цветок из семени, будто заполнив собой всю черепную коробку, — не пытайся что-то говорить, просто думай, наш разговор происходит на других физических принципах, нежели примитивное колебание воздушного пространства… Вот сейчас тебе станет легче… Чувствуешь?..