Император Терний
Шрифт:
На комоде у кровати — блеск серебряной цепи, которую я подарил Миане на именины. Под покрывалом — возвышающееся холмиком тело в тени, жена и ребенок, мирно спящие.
— Проснись. — Можно подумать, слова могли возыметь действие. — Проснись.
Вся моя воля — и хоть бы дрогнули его губы.
Холодная неизбежность схватила меня за горло. Это правда! Это происходит сейчас. Я сплю в палатке в своей постели, Миана — в своей за много миль от меня, и к ней приближается бледная смерть.
— Катрин! — прокричал я ее имя внутри его головы. — Не делай этого!
Он шагнул
Еще шаг — его раненая нога похолодела и онемела, губы беззвучно забормотали заклинание, словно магия отражала его неустойчивую походку и нуждалась в опоре. Я не мог предупредить, рука — моя рука — была отведена назад для броска. И тут покрывало затрепетало, я услышал приглушенное «бум», и кулак ударил меня в бок, достаточно сильно, чтобы отбросить назад, — и я два раза повернулся, прежде чем врезаться в стену. Я соскользнул на пол, вытянув ноги, и посмотрел вниз. Обе бледные руки обхватили мой бок, кровь текла меж пальцев, свисали лохмотья плоти.
Покрывало поднялось, и Миана посмотрела на меня, согнувшись над темной массой арбалета нубанца, широко распахнутыми яростными глазами.
Правой рукой я нашарил костяную рукоять длинного ножа. Истекая кровью, поднялся на ноги, мир закружился перед глазами. Я увидел, что в арбалете больше не осталось стрел. В теле убийцы я напряг все силы, чтобы остановить его ноги и положить оружие. Думаю, на сей раз он это почувствовал. Он двигался медленно, но держался между Мианой и дверью. Взгляд его упал на округлившийся живот, натянувший ночную рубашку.
— Стой! — Я удерживал его руку, как мог, но она все равно ползла вперед.
Миана была скорее разгневана, чем напугана. Готова пролить кровь.
Сжимая низко опущенный нож, целясь низко, ниже арбалета Мианы, моя рука двинулась вперед, и я не мог ее остановить. Блестящее лезвие должно было вспороть ей живот, и она умерла бы в потоках крови. И с ней — наш ребенок.
Убийца сделал бросок, рука промахнулась, всю ее силу отнял удар, искромсавший мне плечо. Я упал, железная рама арбалета попала мне по лицу. Мартен стоял у меня за спиной, дьявол в кровавом наряде, с багряной усмешкой на устах. Я ударился головой о ковер, в глазах потемнело. Их голоса звучали вдалеке.
— Моя королева!
— Я не пострадала, Мартен.
— Простите… я подвел вас… не смог его задержать.
— Я в порядке, Мартен… какая-то женщина разбудила меня во сне.
3
— Что-то ты притих с утра, Йорг.
Я разламывал хлеб, прихваченный еще из Логова, вчерашний, слегка заплесневелый.
— Все еще шахматы покоя не дают? — Он подошел ближе, и я уловил запах гвоздики. — Я же говорил тебе, что умею играть с шести лет.
Хлебная корка треснула, посыпались крошки.
— Приведи сюда Риккарда, а?
Макин встал, поставил кофе — холодное вонючее варево, столь любимое гвардейцами. Ушел, не задавая вопросов: Макин хорошо разбирается в людях.
Риккард явился несколько мгновений спустя, втаптывая грязь в устилающие пол шкуры и разбрасывая застрявшие в желтых усах крошки от завтрака.
— Сир? — Он поклонился, наверное, Макин его предупредил.
— Я хочу, чтобы ты поехал в Логово. Проведи там часок, поговори с канцлером Коддином и королевой. Потом нагонишь нас как можно быстрее. Если услышишь что-то о человеке с белой кожей, привези черный сундук из моей сокровищницы, тот, у которого серебряный орел на крышке, и пусть его охраняют десять человек. Коддин все устроит.
Макин поднял бровь, но ни о чем не спросил.
Я подтянул шахматную доску ближе и взял со стола яблоко. Откусил, и сок брызнул на черные и белые квадраты, капельки заблестели. Фигуры выстроились рядами. Я поставил палец на голову белой королевы и медленно прокрутил ее. Либо сон был ложный, Катрин научилась придумывать более изощренные пытки, чем прежде, и с Мианой все хорошо, либо я видел вещий сон, и с Мианой тоже все хорошо.
— Еще партию, Йорг? — спросил Макин.
Отовсюду было слышно, как сворачивают лагерь.
— Нет. — Королева упала и сбила две пешки. — Мне не до игр.
4
Пятью годами ранее
Я получил Логово и корону Высокогорья на четырнадцатом году жизни и носил ее уже три месяца, когда снова пустился в путь. Я отправился на север, в Химрифт, потом на юг — на Лошадиный берег и достиг пятнадцатилетия в замке Морроу под покровительством графа Ганзы. Пусть я и приехал сюда на его могучем коне и мне был обещан сильный союзник в Южных землях, именно тайны, скрытые в замке, удерживали меня. В заброшенном погребе показался уголок утраченного мира.
— Выходи, выходи, кто б ты ни был. — Я постучал рукоятью кинжала по машине. В тесном подвале раздался такой звон, что мне заложило уши.
Ничего. Лишь мигание и жужжание трех все еще работающих ламп над головой.
— Давай, брюзга. Ты же вылезаешь, чтобы изводить любого, кто пришел сюда. Ты же этим славишься. Чего же от меня-то прячешься?
Я постучал металлом об металл. С чего бы это Фекслеру Брюсу прятаться от меня?
— Я-то думал, я твой любимчик.
Я покрутил в руке кольцо Зодчих. Оно досталось мне ценой не столь уж великих трудов, но я дорожил им больше, чем любыми дарами, когда-либо полученными от отца.
— Это что, испытание? Тебе что-то нужно от меня?
Что могло быть от меня нужно призраку Зодчего? Что мог он взять или сделать? О чем попросить? Если он чего-то хотел, то мог попросить, верно?
— Тебе что-то нужно.
Одна из лампочек мигнула, вспыхнула и погасла.
Ему что-то нужно от меня, но он не может спросить.
Я поднес к глазам кольцо и снова увидел мир — весь мир с высоты — бело-голубой драгоценный камень среди тьмы, усеянной звездами.
Он хотел, чтобы я что-то увидел.