Император Юлиан
Шрифт:
Должен отметить, что комит Феликс был не чужд литературных амбиций. Как-то раз я целый вечер провел с ним в Дафне, в доме общего друга, и комит прочел нам несколько довольно любопытных стихотворений, если не ошибаюсь, о прелестях деревенской жизни. Неожиданная тема для такого закоренелого горожанина! Помнится, он сказал, что моя статья "Об Аристофане" заставила его совершенно по-новому взглянуть на все творчество этого великолепного комедиографа.
Юлиан Август
2 декабря, незадолго до полудня, ко мне прискакал гонец с ошеломляющей вестью. Никомедию снова постигло землетрясение. Все отстроенные здания разрушены вновь.
Услышав эту весть, я сразу же вышел из дворца в парк. Стоял холодный зимний день, было темно, моросил мелкий дождик. Обойдя дорожку для верховой езды с севера, я забрался в глухой уголок парка и стал молиться Зевсу и Посейдону. Я воссылал молитвы весь день, несмотря на дождь и порывы леденящего ветра, и остановился лишь с вечерней зарей. Два дня спустя мне сообщили, что подземные толчки в Никомедии прекратились в то самое мгновение, когда я начал молиться. Таким образом, наихудшее предзнаменование превратилось в наилучшее. Боги по-прежнему покровительствуют мне и внемлют моим молитвам.
Неделю спустя меня глубоко опечалила, хотя и не удивила, весть о том, что дядя Юлиан скончался во сне. Галилеяне тут же заявили, что его покарал Назарей за конфискацию ценностей из антиохийского храма. Но всем известно, что дядя был тяжело болен уже несколько лет. То, что он столько прожил с такой тяжелой болезнью, меня даже удивляет. Не иначе как ему благоволил сам Асклепий.
Я очень любил дядю. Помимо завидных деловых качеств он был единственным связующим звеном между мною и моими родителями. Правда, был у него один недостаток, весьма, впрочем, распространенный, - скупость. Ему всегда было мало денег. Именно это омрачило нашу последнюю встречу: мы поссорились из-за того, что я подарил унаследованную от бабушки усадьбу в Вифинии одному моему другу-философу. Мой поступок привел дядю в ярость, хотя вся усадьба не стоила и одной из золотых ваз, украшавших его обеденный зал. Меня порок стяжательства, похоже, обошел стороной. У меня нет желания чем-либо владеть… Хотя, впрочем, нет: пожалуй, я жаден до книг. Их я хочу иметь без числа. Думаю, ради хорошей книги я мог бы пойти даже на преступление. Но в остальном я полностью лишен этой непонятной страсти, обуревающей большинство людей, даже философов, причем некоторые из них принадлежат к моему окружению.
Приск:Камешек в огород нашего общего друга Максима. Как раз в то время он скупал в Антиохии землю на деньги, полученные от продажи государственных должностей и титулов. Вспоминая те дни, я проклинаю себя за то, что не догадался ничего припасти на черный день, ибо я, в отличие от Юлиана, жаден, хотя и горд, и чрезмерная гордыня не позволяет мне унижаться до просьб о чем-либо. Мне нелегко принять подарок, но я бы не прочь украсть, только вот боюсь - поймают.
Дядя Юлиана был неплохим человеком, но страдал чрезмерным служебным рвением. Как-то он поведал мне, что его сестра Василина, мать Юлиана, была необычайно тщеславна. Когда она была беременна, он спросил, какой судьбы хотела бы она для сына, и та ответила: "Мой сын достоин лишь одной судьбы. Он должен стать императором".
По словам Юлиана, его мать (он знал об этом понаслышке) была очень светлой блондинкой. Так оно и было: если верить ее брату, она была альбиноской. Кстати, у меня когда-то была в Константинополе любовница-альбиноска. Глаза у нее были красные, как у мыши, а волосы совершенно белые, даже в паху. Помнится, ее звали Еленой.
Либаний:Как интересно!
Юлиан Август
1 января 363 года я в четвертый раз стал консулом вместе с Саллюстием. Последнее назначение было встречено ропотом, поскольку Саллюстий не был сенатором, но он - моя правая рука в Галлии, и поэтому я пошел на это нарушение существующего порядка. Кроме того, я назначил Руфина Арадия комитом Востока и сделал еще несколько назначений, главным образом, в западной части империи. Итак, все приготовления к походу на Персию были завершены, оставалось только дождаться благоприятной погоды.
В день январских календ я направился в храм гения-хранителя Рима принести жертву богам. На ступенях храма собралось большинство антиохийских жрецов и высшие должностные лица. Завершая обряд, я оглянулся и увидел, как один из жрецов катится вниз по лестнице. Позднее мне сказали, что это был самый старый из жрецов и упал он с самой высокой ступеньки; его постигла скоропостижная смерть от разрыва сердца.
Не успело еще солнце зайти, как все антиохийцы с редкостным единодушием истолковали это происшествие следующим образом: высшая особа в государстве (самый старый жрец) падет со своего места (верхняя ступенька) - и это означает, что мои дни, по-видимому, сочтены. Однако я толкую это предзнаменование по-другому. Покойный жрец стоял на верхней ступеньке. Самое высокое звание в нашем государстве - консул, а их двое. Умер самый старый из жрецов, а Саллюстий старше меня на много лет - значит, смерть жреца предвещает кончину Саллюсгия, а вовсе не мою. Впрочем, возможно, смерть жреца вообще ничего не означает и мне следует больше прислушиваться к словам Приска, который не верит ни в какие знамения.
Приск:Вот именно! Предположим, боги существуют (хотя это очень сомнительно). Неужели они не смогли бы найти лучший способ предупредить нас о грозящей опасности, чем подсунуть нам больную печень быка или спровоцировать разрыв сердца у старого жреца во время жертвоприношения? Но Юлиан был просто помешан на всяческих предзнаменованиях, и, хотя я в них не верю, признаюсь: даже меня поражает, сколько бедствий свалилось на нас в те дни. Вот лишь некоторые: повторное землетрясение в Никомедии, огни в иудейском храме, пожар в храме Аполлона. Но это еще не все. Юлиан отправил в Рим посланника свериться с "Сивиллиными книгами". Отлично известно, что книги эти суть не что иное, как мешанина из старых пословиц и лишенных всякого смысла туманных фраз, которые в кризисные годы капитально переписывались. Можно верить этим книгам или считать их сплошной подделкой, но запись о Юлиане в них была на редкость недвусмысленной. Она гласила: "В этом году не покидай границ империи". Насколько мне известно, Юлиан даже не пытался истолковать это прорицание иначе… Не знаю, почему мне вдруг пришло в голову рассказать тебе об этом. Я-то не верю в предзнаменования, но Юлиан верил - и в этом все дело. Независимо от того, были ли эти предсказания истинными или ложными, они влияли на его поступки.
Кстати, вот еще один случай (лезет тут в голову всякая чушь!). В день, когда Юлиан выступил в поход на Персию, землетрясение произошло в Константинополе. Я предупредил Максима, что, если он разболтает об этом Юлиану, я его просто прикончу. Насколько мне известно, он не проговорился.
Юлиан Август
К концу февраля я закончил диспозицию персидского похода. Легионам было объявлено, что мы выступаем на восток в начале марта. Кроме того, я известил наместника Тарса, что по возвращении из похода встану на зимние квартиры в его городе, так как не желаю возвращаться в Антиохию. Содержание моего личного послания наместнику сразу же стало известно антиохийскому сенату. Как они сокрушались, упрашивая меня изменить решение! Но я был неумолим. Итак, все было готово и я отправлялся на войну в самом лучшем расположении духа. Отъезд омрачила лишь внезапная болезнь Оривасия. У него началась лихорадка, и он не смог отправиться в поход со мной. Это был тяжелый удар, но через несколько месяцев мы увидимся в Тарсе.
За день до выступления из Антиохии состоялась моя прощальная встреча с Либанием. Знакомство с этим мудрым человеком - едва ли не единственное светлое впечатление, оставшееся у меня от этого мерзкого города. Из-за подагры Либаний не смог присутствовать на обеде, который я давал днем раньше, но на следующий день ему стало легче, и он оказался в состоянии прийти на площадку для верховой езды, где я в это время занимался фехтованием.
То был день, когда впервые по-настоящему запахло весной. В воздухе было разлито тепло, на небе ни облачка. Появились первые весенние цветы, совсем еще маленькие, но заметные в прошлогодней пожухлой траве. Я фехтовал с Аринфеем. Начали мы в полном зимнем обмундировании, но к моменту прихода Либания мы уже разделись до пояса и обливались потом под жаркими лучами весеннего солнца.