Император Юлиан
Шрифт:
Совсем по-другому вел себя Анатолий.
– Мое место в легионе терциаков, они на меня рассчитывают!
– забеспокоился этот смешной толстячок и ускакал; только тяжесть доспехов удерживала его в седле! Отмечу: когда находишься в центре армии, растянувшейся на десяток миль, можно ничего не знать даже о серьезном бое в авангарде или арьергарде. Кругом бушевала война, а мы с Максимом уютно устроились на повозках, будто путешествовали из Афин в Сирмий.
А вот что случилось в это время с Юлианом. На полпути к арьергарду его остановил новый гонец - персы атаковали авангард. Юлиан повернул назад, но не проехал и мили, как персы ударили в центр колонны. Слоны, конники и лучники так внезапно появились из-за холмов, что наш левый фланг дрогнул и Юлиану пришлось самому вступить в бой, прикрываясь одним щитом. Он сумел остановить бегство и возглавил контратаку. Солдаты стали рубить мечами и топорами ноги и хоботы слонам.
Персы начали отступать. Юлиан бросился следом, увлекая за собой гвардию, как вдруг он и Каллист оказались со всех сторон окружены беспорядочно отступающими персами. На несколько минут оба пропали из виду, но вот наконец последний перс бежал, и все снова увидели Юлиана. Он подскакал к гвардейцам. Увидев, что он спасся, они встретили его радостными криками, и лишь когда Юлиан подъехал совсем близко, все заметили, что в боку у него торчит копье.
– Пустяки, - сказал Юлиан и попытался вытащить копье из раны, но невольно вскрикнул: острый, как бритва, наконечник копья порезал ему руку. Мне рассказывали, что он некоторое время сидел молча в седле и смотрел прямо перед собой, а потом вдруг резко поднял пораненную руку, так что кровь из раны полетела красными брызгами к солнцу. Юлиан повторил: "Пустяки", - и рухнул головой вниз с коня.
В палатку Юлиана отнесли на носилках. Он потребовал, чтобы его с головой накрыли солдатским плащом: никто не должен был знать, что император ранен.
Увидев, что к палатке несут носилки, я, как полный идиот, подумал: "Ну вот, оленя убили - будет чем поужинать", но тут понял, что на носилках лежит Юлиан, и мне показалось, будто меня с силой ударили под вздох. Я оглянулся. Максим тоже стоял оглушенный. Вслед за носилками мы вошли в палатку. Юлиан уже пришел в сознание.
– Это поучительно, - пробормотал он.
Максим склонился над ним, будто вслушиваясь в слова оракула, и просяще прошептал:
– Да, Юлиан?
– На войне… всегда… независимо от обстоятельств… нужно носить доспехи.
– Юлиан болезненно улыбнулся нам и спросил испуганного Каллиста: - А как ремешки, готовы?
– Да, государь, да, готовы… - И Каллист начал всхлипывать. Между тем хирурги разрезали на Юлиане тунику. Копье, вонзившись под ребрами, застряло в нижней доле печени. На белом теле почти не было видно крови. Юлиан взглянул на рану с отвращением, будто скульптор, обнаруживший в своей незаконченной статуе роковой изъян.
– У меня болит только рука, - сказал он. Тут вошел Салютий, и Юлиан спросил: - Как идет бой?
– Персы отбиты.
– Хорошо, и все же я лучше покажусь. Пусть солдаты видят, что я еще жив.
– Хирурги пытались его удержать, но он сел на постели.
– Все в порядке. Мне не больно, рана не глубока. Каллист, доспехи!
– Он попросил хирургов: - Если вы не можете извлечь копье, хотя бы обрежьте его, чтобы можно было спрятать под плащом, - и спустил ноги с кровати на землю, но тут из раны хлынула кровь, и он потерял сознание. Я едва не последовал его примеру. Хирурги бросились останавливать кровотечение.
Салютий первым решился спросить у них:
– Он умрет?
– Да, префект, и очень скоро.
– Не веря своим ушам, мы переглянулись.
У входа в палатку появился Невитта.
– Государь!
– крикнул он безжизненному телу, распростертому на шкуре льва.
Салютий покачал головой и приложил палец к губам. Взревев, как раненый зверь, Невитта бросился прочь, Салютий следом. В тот день галлы, франки, кельты и германцы, мстя за своего императора, перебили половину персидской армии.
Бой длился, пока не стемнело, но я его так и не увидел. Мы с Максимом сидели в душной палатке около Юлиана. Он умирал.
Почти все время он был в сознании, не бредил и почти не чувствовал боли. Он долго притворялся, что страдает лишь от телесной раны.
– Но как это случилось?
– спросил я. Копье в теле Юлиана выглядело так нелепо: будто булавка, которую ребенок воткнул кукле в бок.
– Я тоже не знаю. Как это было?
– Юлиан повернулся к Каллисту; скованный ужасом, тот сидел, подобно псу, на земле возле подставки для доспехов.
– Ты видел?
– Нет, государь, я был сзади. Нас со всех сторон окружили персы, и я потерял тебя из виду. Лишь когда они бежали, я увидел, что произошло.
– Поначалу я даже почти ничего не почувствовал: легкий удар, как будто кулаком.
– Юлиан знаком попросил немого мальчика принести воды, но по просьбе хирургов не стал глотать, а только смочил губы.
В палатку один за другим входили гонцы с донесениями о ходе битвы. Когда Юлиан услышал, что убиты персидские военачальники Мерена и Наодар, он очень обрадовался:
– Это лучшие командиры Шапура! Вот он, последний бой, я знал об этом!
– Не скрою, впервые я был благодарен Максиму за его болтливость. В тот долгий день он рта не прикрыл, потчуя нас историями о том, как встречался и лично беседовал со всевозможными богами. Похоже, весь Олимп насладился его обществом.
На закате из раны снова пошла кровь. Когда ее наконец остановили, лицо Юлиана стало под загаром пепельно-серым.
– Сможете ли вы извлечь копье?
– спросил он хирургов.
– Нет, государь.
– Это был смертный приговор, и Юлиан это понял. Он кивнул и закрыл глаза: казалось, он засыпает. Меня от волнения прошиб пот. Максим рисовал на полу какие-то фигуры. Вдали затихал шум боя. Каллист уже зажигал светильники, когда в палатку вошли Салютий и Невитта. Юлиан открыл глаза.
– Как дела?
– спросил он их тихо, но твердо.
Салютий положил на край кровати богато украшенный бронзовый шлем:
– Это шлем Мерены. Персидская армия разбита. Мы уже насчитали среди убитых не менее пятидесяти знатнейших вельмож.