Император Юлиан
Шрифт:
– Кроме записок был, разумеется, еще и дневник.
– Дневник?
– встревожился Каллист.
– Да, дневник. Он вел его втайне от всех и держал в том же ларце, что и записки.
– Я ничего об этом не знал.
– Этот дневник на многое проливает свет.
– Не сомневаюсь.
– Теперь Каллист нахмурился.
– Император знал, что против него составлен заговор, и даже знал, кто в нем участвует.
– Что-то в поведении Каллиста побудило меня присочинить.
– Не было никакого заговора!
– мягко возразил Каллист.
– Государя убил персидский конник.
– Который так и не явился за наградой?
– Может быть, его тоже убили, - пожал плечами Каллист.
– Тогда почему этот персидский конник был вооружен римским копьем?
– Иногда это бывает. В бою приходится хватать то оружие, которое попадает под руку. Мне лучше знать, я был рядом с Августом и видел перса, который его заколол.
Такого я не ожидал и удивленно спросил:
– Почему же на вопрос Юлиана, видел ли ты, кто его ударил, ты ответил отрицательно?
Каллист и глазом не моргнул.
– Но я же точно видел этого перса.
– Это прозвучало вполне правдоподобно, но он добавил: - И сказал об этом Августу.
– Да ведь мы с Максимом своими ушами слышали, как ты сказал, что не видел, кто нанес удар.
Каллист снисходительно покачал головой:
– Прошло столько лет, Приск. Память нас подводит.
– Ты имеешь в виду мою память?
– Мы оба уже немолоды.
– Он сделал изящный жест рукой. Я решил зайти с другой стороны:
– Ты, наверное, слышал, что ходят слухи, будто государя убил свой же солдат-христианин?
– Разумеется, но я был…
– Рядом и видел, кто его убил.
Лицо Каллиста было совершенно непроницаемо, и прочитать по нему его мысли было невозможно; понятно, почему он такой удачливый негоциант. И вдруг он спросил:
– Что было известно императору?
Раньше он говорил спокойно и даже с ленцой, а этот вопрос прозвучал совсем по-другому, тихо и отрывисто.
– Он знал, что во главе заговора стоит Виктор.
– Я почти так и думал, - кивнул Каллист.
– Виктор тоже.
– Значит, ты знал о заговоре?
– Разумеется.
– И участвовал в нем?
– Даже очень активно. Видишь ли, Приск, - и вдруг Каллист премило улыбнулся, - ведь это я убил императора Юлиана.
Вот и все. Тайна раскрыта. Каллист рассказал мне все. Он считает себя одним из величайших героев мира, безвестным спасителем христианства. Он расхаживал взад и вперед по атриуму и все говорил, говорил, говорил - как-никак ему пришлось хранить молчание два десятилетия. Я был первым, кому он открылся.
Заговор был составлен в Антиохии. Его душой был Виктор. Кроме него участвовали также Аринфей, Иовиан, Валентиниан и еще около двадцати офицеров-христиан. Они поклялись, что Юлиан не вернется из Персии живым, но, зная, как он популярен у солдат-европейцев, решили, что его смерть не должна вызвать подозрения.
Виктор назначил Каллиста слугой и телохранителем Юлиана. Сначала ему приказали отравить императора, но это было не так-то просто. Юлиан отличался завидным здоровьем; всем было известно, как он умерен в еде; внезапная болезнь могла бы возбудить подозрения. В конце концов заговорщики сумели сговориться с персами, и те устроили ему засаду. В его дневнике описано, как он спасся. Тогда было решено, что император должен умереть в бою. Но он отлично владел мечом, был заметен издалека, его постоянно охраняли. Заговорщики уже отчаялись, когда Каллисту вдруг пришла на ум блестящая идея.
– После битвы при Маранге я порвал у его панциря ремни.
– Глаза Каллиста так и сверкали от блаженных воспоминаний.
– На наше счастье, на следующий день персы напали на колонну, и императору пришлось идти в бой без доспехов. Мы с ним застряли среди отступающих персов. Юлиан уже поворачивал назад, когда я закричал: "Сюда, государь!" - и нарочно завел его в самую гущу сражения. Какое-то время мне казалось, сейчас его убьют персы, но им было не до того. Узнав его, они бежали. И тут я понял: Господь избрал меня орудием своего промысла.
– Он стиснул зубы и понизил голос.
– Нас отрезали от своих. Император, прикрываясь щитом, пробивался через скопление лошадей и всадников и вдруг, повернувшись влево, привстал на стременах, стараясь что-то разглядеть через головы персов. Я понял: сейчас или никогда. Помолившись мысленно Христу, чтобы он придал мне силы, я вонзил копье Юлиану в бок.
– Каллист замолк, видимо, думая, что я бурно отреагирую, но я лишь посмотрел на него с нескрываемым интересом - таким взглядом я удостаиваю отличившихся учеников, сумевших заслужить мое внимание, - и вежливо сказал:
– Продолжай.
Это поубавило ему гонора, он пожал плечами и закончил:
– Остальное тебе известно. Август не чувствовал своей раны, пока персов не отбили.
– Он улыбнулся.
– Август даже поблагодарил меня за то, что я все время был рядом.
– Тебе повезло, что он ничего не заподозрил.
– Не успев этого выговорить, я подумал: а может, Юлиан все знал? Эту тайну он унес в могилу.
– А впрочем, что есть смерть?
– вопросил Каллист и сразу потерял все уважение, которое я начал питать к нему как к злодею. Оказалось, он просто-напросто болван. Он болтал со мной еще битый час и рассказал, что императором хотел быть Виктор, но, увидев, что это невозможно, возвел на престол Иовиана. Затем обладавший неукротимой волей и неистовой жаждой власти Валентиниан занял место Иовиана, и это был конец влиянию Виктора. Каждый из вышеперечисленных не забывал Каллиста своей милостью, он сумел мудро распорядиться полученными деньгами и разбогател. Но его мучило то, что мир не ведает о его тайне, и он жаждал известности. Он считает, что незаслуженно обойден славой, и очень от этого страдает.
– Ну конечно, конечно, расскажи все Либанию. Каждый рождается на свет, дабы исполнить свое предназначение.
– Он благочестиво возвел глаза к небу.
– Я горжусь той ролью, которую сыграл в истории Рима.
– Каллист повернулся ко мне в три четверти, ни дать ни взять знаменитый бюст второго Брута, но тут же вышел из роли.
– Однако прежде чем Либанию удастся опубликовать свою работу, нам необходимо получить на это разрешение из дворца. Не знаю, как сейчас там к этому отнесутся. При Валентиниане я поклялся хранить тайну.
– А Валентиниан знал об этом?
– А как же? Он даже дал мне соляной откуп во Фракии и велел помалкивать. До сегодняшнего дня я держал клятву. Естественно, мне хотелось бы, чтобы в интересах истории обстоятельства смерти Юлиана были преданы гласности.
Каллист предложил мне пообедать, но, получив сведения, я не хотел больше иметь с ним ничего общего. Я сослался на то, что спешу. Он проводил меня до самой передней - весь воплощенная учтивость и такт. Правда, он мягко пожурил меня за то, что я не известил его о получении оды в честь Юлиана.