Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых
Шрифт:
Опыта уличной слежки у Голицына было мало, на филеров он обычно смотрел свысока: работники низшего ранга, исполнители. И вот наказание – самому пришлось спешно влезать в шкуру топтуна.
Торопливо кинув на стол ассигнацию, достоинством почти вдвое превысившую счет за заказ, Андрей, как мог, напустил на себя озабоченный вид и деловым шагом устремился вслед за британцем. За угол он заворачивал, будто в Неву решил прыгнуть, ожидая самой подлой пакости, вплоть до выстрела. Так и примерещилось за секунду: поворот, а из густой тени ближней подворотни навстречу – тусклая вспышка вместе со звуком рвущейся жести, тупой удар в грудь и…
Ничего подобного не случилось, зато Голицын успел заметить знакомую спину почти в конце проулка. «Грамотно уходит, гад! Подстраховывается. Сейчас выйдет на соседнюю улицу, вскочит в пролетку и…» Пришлось капитану перейти на бег, и то едва не опоздал. Увидел, как британец остановил извозчика и покатил в сторону Каменноостровского проспекта.
Андрей метнулся туда-сюда – ни одной свободной пролетки. Неужели всё сорвалось? Он так бездарно завалил дело?.. Причем простейшее! Любой полицейский филер бы справился… Осталось только воззвать к небесам: Господи, ну почему же ты помогаешь мерзавцам, а не честным людям?! Единственное, что успел запомнить невезучий сыщик, – сложенный верх пролетки был непривычно зеленого цвета, в то время как обычно их красили в серо-коричневые тона.
И тут, похоже, Бог услышал вопль голицынской души. Со стороны Большой Невки показалась неспешно катившая пустая пролетка. Извозчик высматривал среди пешеходов седока. Андрей ринулся за ней, как за спасательным кругом.
– Гони, брат! Целковый дам, если вон за тем шустрилой поспеешь!..
– Что вы себе позволяете, молодой человек?! – Визгливый альт ударил Голицына точно в левое ухо.
Андрей оглянулся. Перед ним, подбоченясь, стояла дородная дама в старомодном летнем пальто, сидевшем на ней, как седло на корове, к тому же обшитое какими-то шнурами и кошмарной бахромой, и огромной безвкусной шляпе – вылитая провинциальная барыня из-под Тамбова. Рядом топталась некая юная особа лет пятнадцати, тоже одетая как пугало, и бросала по сторонам робкие взгляды. «Мамаша с дочкой в столицу вырвались из своей тмутаракани», – автоматически определил Голицын, всё еще не понимая причины женского гнева.
– В чем дело, сударыня? – поморщившись, спросил он, краем глаза следя за удаляющейся пролеткой с британцем. – Я тороплюсь.
– Видали?! Торопится он!.. – Барыня, похоже, была непрочь поразвлечься после многомесячного квасного затворничества в мужнином имении. – Все вы тут такие, хлыщи столичные! Торопятся они… А приличных дам, значит, уже можно локтями толкать?!
Мамаша распалялась всё больше, напротив на тротуаре остановились несколько зевак и заинтересованно уставились на сценку. Пролетка с Рейли маячила почти в самом конце квартала. Голицын понял, что еще немного – и окончательно провалит дело. И тут – о, подарок Фортуны! – среди зрителей разглядел знакомую усатую физиономию.
– Долматовский, дружище! – радостно возопил Андрей и призывно замахал руками.
Скандалистка из Тамбова невольно обернулась и вдруг, как по волшебству, вся спесь с нее слетела в одно мгновение. Барыня расцвела восторженно-умильной улыбкой и даже попыталась сделать что-то типа полупоклона, успев дернуть за руку свое чадо. Девица торопливо сотворила неуклюжий книксен.
Давид Долматовский, известный в столице исполнитель романсов и арий, любимец и желанный гость многих питерских музыкальных салонов и объект постоянных воздыханий женского общества от пятнадцати до пятидесяти лет, был давним знакомым капитана Голицына и частым участником бурных кадетских вечеринок. А ныне родной брат Давида, Арон Долматовский, стал модным и авторитетным московским адвокатом.
Братья были по-своему великолепны: огромные, кудрявые, черноглазые. К тому же, они отлично умели носить одежду – качество, по которому прежде определяли аристократов. Оно, как видно, у Долматовских было врожденным, и у Арона в Москве насчитывалось не меньше яростных поклонниц, приходивших в суд на его выступления, чем у Давида в Питере.
Не обращая никакого внимания на суету, возникшую вокруг его персоны, и широко раскрыв объятия, Давид направился к Андрею.
– Дорогой ты мой, брат Голицын! – очаровательно грассируя, могучим баритоном почти пропел Долматовский. – Сколько лет, сколько зим!..
– Очень рад тебя видеть, – искренне произнес Андрей, с трудом освобождаясь от медвежьей хватки певца. – Давай-ка, брат, рванем отсюда побыстрее?
– А и впрямь, – согласился тот, покосившись на растущую толпу. – Любезный, – обратился ко всё еще ожидавшему извозчику, – отвези-ка нас на Невский к «Северной Звезде».
Голицын вскочил в экипаж.
– Барин целковый обещали, – пробурчал полувопросительно мужик.
– Ну, значит, получишь! – Долматовский с медвежьей грацией влез в пролетку и уселся напротив Голицына. Рессоры экипажа жалобно скрипнули. – Трогай!..
Они шустро покатили в сторону Петропавловской крепости, куда давно скрылась пролетка с британским шпионом. Андрей уже смирился с положением проигравшего, когда неожиданно заметил мелькнувшее далеко слева, у самого Каменноостровского моста, знакомое зеленое.
– Стой! – заорал не своим голосом. – Давай налево, живо!
– Что случилось, дружище? – изумленно уставился на него Долматовский.
– Извини, Давид, дело у меня срочное. Так что придется тебе со мной немного в сторону прокатиться, а уж потом в «Звезду» ехать.
– Ну, коли срочное… Мне торопиться некуда. Поехали. Может, развеюсь чуток… Мне сегодня к Вишневским, у них домашний концерт, а я… Веришь ли, ничего не соображаю! А если поехать домой да лечь спать – меня мой Спиридон к вечеру и пушкой не разбудит.
Прервавшаяся было погоня нежданно возобновилась, и Голицын воспрял духом. Вдобавок на очередном из перекрестков, когда впереди блеснула гладь Обводного канала, зеленая пролетка снова повернула, явно направляясь в пригород по дороге на Петергоф. Андрей зорким глазом с удовлетворением отметил, что Рейли по-прежнему сидит в экипаже.
«Уж теперь я тебя не упущу! – азартно думал капитан. – Клещом на заднице сидеть буду!»
Поездка продолжалась еще минут двадцать. Долматовского явно укачало, и он, устав вяло поддерживать беседу, похрапывал, развалившись во всю ширь сиденья, так что Андрею пришлось положить его цилиндр и трость рядом, иначе они бы выпали из пролетки на первом же ухабе. Наконец зеленый экипаж впереди остановился возле крыльца двухэтажного особняка, имевшего весьма обшарпанный вид. Голицын тут же тормознул возницу, проследил, как Рейли постучался в дом, и ему открыли. Тогда Андрей с облегчением выдал извозчику обещанный рубль, потом похлопал по колену Долматовского.