Империя коррупции. Территория русской национальной игры
Шрифт:
Но все это, как мы видим, низовой уровень, самый простой. С ним мы сталкиваемся каждый день, и на нем, конечно, много не заработаешь. А вот уровень чуть выше уже вызывает большое и искреннее раздражение. Впрочем, здесь зачастую наивно путают коррупцию с вымогательством. Возьмем, например, неправедные налоговые проверки или возбуждение уголовного дела, когда с бизнесмена тянут деньги. Это, разумеется, не коррупция – это вымогательство. Общественное мнение склонно считать подобные факты коррупцией, поскольку деньги принимают сотрудники правоохранительных органов, – но это явление другого порядка. Конечно, учитывая реальные зарплаты и принцип распределения денег внутри системы, можно сказать, что, к сожалению, многие правоохранительные
Всем моим слушателям, читателям, всем, кто приходит на мои концерты, я регулярно задаю один и тот же вопрос: «Как вы думаете, если мы все уедем из страны, коррупция останется?» Люди хихикают и говорят: «Нет, ну конечно, если все уедут, то и коррупции не будет». Я говорю: «Здорово. А откуда появилась коррупция?»
И меня тут же начинают убеждать, что это государство виновато. У нас вообще принято считать, что человек ни в чем не виноват – во всем виновато государство. «Хорошо, – отвечаю я, – а если мы все уедем, государство останется?» И вдруг выясняется, что ведь и никакого государства не будет, если все вдруг возьмут и уедут. Мало того, когда наши люди переезжают в другие страны, они, как правило, становятся законопослушными гражданами. Даже если поначалу они пытаются предпринять некоторые усилия по разложению системы, в которую встраиваются после переезда, то в скором времени понимают всю тщетность этих попыток, сталкиваются с невозможностью подкупить всех деятелей правопорядка и либо заканчивают свои дни в тюрьме, либо, если можно так выразиться, приходят в чувство и дальше живут как спокойные законопослушные граждане.
Для того чтобы ответить на вопрос, что за беда нас разъедает, необходимо четко понять, что ей не пять лет, не десять, не пятнадцать. Не понимая истории вопроса, мы не избавимся от коррупции. Именно поэтому разоблачительные статьи в газетах, указы и даже расстрелы на площадях ничего не изменят. Назначат на освободившееся место следующего чиновника – и следующий будет такой же. И не случайно наши аналитики так любят кивать на исторический опыт, печально возводить глаза к потолку и вздыхать, что в России воровали всегда.
Позволю себе процитировать документ за номером ПР342 П9А, изданный под грифом «Совершенно секретно» 1 сентября 1922 года и подписанный заместителем председателя Совета труда и обороны Рыковым и заместителем секретаря Совета труда и обороны Гляссером.
«Все меры по борьбе со взяточничеством, ближними и смежными с ним преступными деяниями могут быть представлены следующим: первое – меры репрессивно-судебного характера, усиление ответственности за взяточничество и родственные с ним деяния, срочные судебные расследования и слушания дел о взяточничестве, усиление аппарата следственных и розыскных органов по борьбе со взяточничеством.
Второе – меры законодательного характера, расширение круга уголовно наказуемых дел в области форм взяточничества, законодательное регламентирование порядка, условий и форм пользования госорганами частным посредничеством и установлением публичного надзора за последним.
Третье – законодательное регламентирование устава, положения о госслужбе, совместничества, посредничества, участия в частных предприятиях.
Четвертое – уничтожение системы выдачи мандатов и законодательное регулирование выдачи удостоверений.
Меры контрольно-ревизионного характера: первое – организация на всех стадиях контроля договоров и подрядов и восстановление коммерческой честности подрядчиков и контрагентов.
Второе –
Третье – совместные летучки и ревизии розыскных органов.
Меры организационного характера – обязать все главнейшие хозяйственные организации составить список специальных лиц, ответственных за борьбу со взяточничеством, и обязать в самые короткие сроки рассматривать все жалобы, связанные со взяточничеством.
И пятое, общие меры, – пересмотр и чистка всех хозяйственных органов центральных и местных с точки зрения борьбы с бесхозяйственным хищением и взяточничеством».
Вдумайтесь – прошло девяносто лет! И в самом деле можно с печалью констатировать, что ничегошеньки с тех пор не изменилось, а взяточничество и казнокрадство продолжают цвести пышным цветом.
Но позвольте задать вопрос: а почему в России воровали всегда? И откуда в данном контексте появился сам термин «воровать»? Ведь воровать можно лишь тогда, когда это не твое. Свое своровать нельзя. Каждый раз, когда мы говорим «воруют», мы подразумеваем, что берут чужое. Но чье?
Понятно, что вряд ли мы назовем коррупционером чиновника, который под покровом ночи тащит из соседской квартиры деньги и ценные вещи. В этом случае он обыкновенный вор и нам неинтересен, мы его не рассматриваем. Но у кого же ворует чиновник, если мы говорим о нем, как о коррупционере? У народа? Однако в те времена, когда писали Карамзин или Салтыков-Щедрин, вряд ли о народном добре хоть кто-то заботился, и все равно коррупционеры в общественном сознании равнялись ворам. А обворованным де-факто являлся царь. Все принадлежало государю императору – не зря Николай II скромно указал в переписи населения: «Хозяин земли русской». Воровали именно у царя.
Нечистый на руку чиновник брал не свое – царское. Мало того, как человек, учитывающий российские реалии, он должен быть постоянно готов к тому, что сегодня он в шелках, а завтра может лишиться всего. Ведь все, чем он владел, было ему даровано, и даровано на самом деле на время, – а насколько долгим окажется этот срок, одному богу известно. Исторический опыт показывал, что любого впавшего в немилость деятеля могут и дворянского достоинства лишить, и разжаловать, и буквально обратить в прах. Будь ты хоть сам Меншиков – все равно твое Березово тебя ждет и рано или поздно, скорее всего, дождется. И закончишь ты свои дни не бодрым отставным придворным в собственном дворце где-нибудь в Ницце или в Канне, а несчастным, нищим, больным стариком в убогой избе с земляным полом, затерянной в бескрайних снегах, и каждый день будешь с ужасом глядеть в глаза своим детям, которым ничего не смог передать. Причем зависит подобный исход событий не от того, честно ты служил короне или нет, а от того, попала нынче государю императору шлея под хвост или не попала.
Таким образом, даже понятие чести и репутации становилось крайне условным. Не случайна лермонтовская формулировка: «Известной подлостью прославленных отцов». Действительно, когда мы говорим о древних и знатных родах, то и древность, и знатность зачастую сильно преувеличены. Фраза из романов Александра Дюма: «Он был из благородной, но обедневшей семьи» – в условиях России звучала достаточно странно. Обедневшей – понимаем. Благородной – не очень. Само понятие благородных семей было весьма размытым. По большому счету, наше дворянство использовало эту формулировку как неудачный перевод с английского да французского. Кто они, благородные? Орловы? Но вряд ли можно назвать благородной семью человека, который осквернил себя цареубийством и впоследствии был жестоко унижен Павлом, заставившим графа на перезахоронении останков Петра III нести корону.