Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия
Шрифт:
Потом вышел в соседний ресторанчик — хозяин (Штефан, немец) подсел. Говорит:
— Заходи на неделе, прощальный ужин будет; гусь, бургундское.
— А почему прощальный? — говорю.
— В Аргентину уезжаю.
Для меня Аргентина родная, я сам аргентинец; заинтересовался.
— Что ты там делать будешь? Там же кризис.
— Кризис — время, когда надо ловить удачу.
— Послушай, — говорю — в Аргентине лучшее мясо в мире. А ты только мясо жарить и умеешь. Там и без тебя поваров хватает.
— А моего соуса они не
И смотрит с надеждой.
Соус у него, прямо скажем, не выдающийся.
— Надо же ловить удачу! А то тревожно — Путин, война…а я — умнее: раз, и в Аргентину, у них в Аргентине такого соуса нет.
Из кухни жена вышла, глаза безумные. Почему-то им страшно; впрочем, у них шестеро детей.
Это ведь не только Донбасс ударило; когда в мире появляется дурак, страшно всем.
10 ноября. Интеллигенция и народ
Интеллигенция мимикрировала; про это в России писали начиная с 19ого века; наш фрагмент истории ничем не лучше предыдущих — интеллигенция в очередной раз спряталась, а возможно и поредела.
Я это много раз повторял, находил обидные слова. Хотя у журналистов на полке остались собрания сочинений Анатоля Франса и Чарльза Диккенса, которые покупала по подписке бабушка, однако журналисты — это журналисты, их роль в мировой истории преувеличена. Журнальные коллективчики и обслуга предвыборных штабов олигархов — это не интеллигенция.
Я часто использовал (давно это было, в пору торжества нео-либеральной доктрины) фразу Шульгина, сказанную в отношении дворянства «Был класс, да съездился». Интеллигенция (в том виде, в каком она существовала в поздние советские годы, с кодексом поведения и критерием чести) перестала существовать: ее купили.
Наблюдение это не отличается прозорливостью, мысль невеликая; говоря это, я замечал, что моя фраза ранит иных журналистов, но находит отклик в сердцах российского чиновничества и патриотических купцов. Им, чиновникам, отрадно было узнать, что работники рекламы и менеджеры среднего звена, сотрудники глянцевых журналов и сетевые администраторы, которые требуют честных выборов — не интеллигенция. Чиновники радовались моей аргументации: ах, так, стало быть, они — не интеллигенция? А мы это подозревали… С народом надо быть! Вот народ у нас — соль земли! А сетевые администраторы и журнальные комментаторы — это грязь, говно нации!
И в словах чиновников было много правды. Они сами прикормили этот городской планктон и с тем большим правом его презирали. Потом эту аргументацию подхватили и патриоты, им требовалось сознание нравственной правоты, а интеллигентское нытье мешало; вставая с колен, чтобы душить соседнюю страну, они задались вопросом: А судьи кто? Интеллигенции-то нет — и судить нас, стало быть, некому.
Мы — с народом, а народ — соль земли.
И это, отчасти, правда.
Незначительная поправка к моему предыдущему утверждению (касательно отсутствия
В первую очередь мимикрировал сам народ — а интеллигенция уже потом.
Нет никакой народной культуры — Бахтин бы растерялся, стараясь найти применение своей теории. Была прежде, а больше нет.
Нет уже ни крестьянства, ни пролетариата, а разнорабочий на подхвате, капслужащий на побегушках, униженный и оскорбленный секретарь в офисе, — не является ни крестьянином, ни пролетариатом. Заводы угробили, промышленность убили, деревни вымерли, промзоны пугают, и рабочая окраина не вдохновляет.
Общество разрушено, общественные страты рухнули, дом сгнил; интеллигенции нет ровно на том основании, что нет взаимной ответственности страт; тем самым — народа нет; есть рассеянные единицы; население. Представляет ли боевик Моторола — пролетариат? Является ли Захарченко выразителем интересов рабочего класса? Разумеется, нет. Это люмпены, и они могут защищать интересы люмпенов — более ничьи.
Впрочем, до известной степени, интересы люмпенов сегодня соответствуют интересам всего населения: население люмпенизировано. Профсоюзов нет, рабочего класса нет, и нет даже обиды на тех, кто уничтожил рабочий класс — осознания собственного бытия нет.
Обиду населения направили в другую сторону: не на тех, кто ограбил, а на соседей.
Сегодня население сплотили. Людей сплотила ненависть.
Некоторые говорят, что людей сплотили идеалы; это неправда. Идеалы — это хорошее, когда желают добра; сегодня люди хотят плохого соседу — и это все, что их обиженные души сплотило. Идеального здесь нет, и не могло быть. Ценой убийства себе подобных разрозненные обиженные почувствовали себя коллективом. Люди способны объединиться на дурное дело, а хорошее дело людей более не объединяет.
У населения — у страны — у ее лидеров — нет никакого плана хорошего дела.
Людей сплотило желание убивать и отвоевать землю, а вот что делать на земле, никто не знает. И на собственной большой территории ничего сделать не смогли. И на соседней не сможем.
А интеллигенция есть. Ее просто не там ищут.
Интеллигенция — то есть, те люди, которые сравнивают лозунг дня сегодняшнего с моральным императивом; те, кто читает не газеты, а философов; ежеминутно размышляет и сопоставляет; они, разумеется, есть.
Много интеллигентов не бывает, да это и не нужно: интеллигенция — это соль и перец земли. Именно интеллигенция — а вовсе не народ, и есть соль земли. Книгочеев можно перебить, объявить врагами народа. Впрочем, фраза «враг народа» появляется именно в те времена, когда народ доводят до скотского состояния и превращают в быдло.
Хорошо бы возродить страту интеллигенции; еще лучше — возродить народ. Только убийством соседей этого не добиться.
15 ноября. В такси