Империя (Под развалинами Помпеи)
Шрифт:
Мунаций Фауст и Неволея также присутствовали на играх, устроенных Ливинием, но вовремя ушли домой здоровыми и невредимыми. К ним пришел вскоре и Федр, желавший узнать, не подверглись ли его друзья какомунибудь несчастью, так как в свалку попали невольно и многие лица высшего общества, и некоторые из них найдены были убитыми.
Между нашими друзьями разговор зашел о происшедшем в амфитеатре; Неволея Тикэ, также принимавшая участие в этом разговоре, прервала его следующими словами:
– Мой милый Фауст, сегодняшнее несчастье напомнило мне мое давнишнее желание, и к тебе Федр, я обращаюсь также за
– Послушаем, – отвечали ей Мунаций и старый баснописец.
– Я думаю о том, – сказала Неволея, – что с той минуты, Фауст, когда мы впервые увидели друг друга и в наших сердцах зажглась взаимная любовь, мы, не смотря на все препятствия, какие ставила нам судьба и люди, не только не переставали любить друг друга, но, как мне Кажется, наша любовь еще увеличилась с тех пор, как мы живем под одной крышей, не правда ли, мой милый друг?
– Этому свидетельница Венера нашего города, моя драгоценная Тикэ.
– Я могу в этом поклясться, с тех пор, как я знаю вас, – прибавил от себя Федр.
– Если это так, то я размышляла и о том, что и после смерти наш пепел должен покоиться в одном и том же месте, иначе моя душа будет неспокойна и несчастлива.
– Что же ты думаешь сделать?
– Сегодняшнее происшествие, повторяю, заставляет меня поторопиться осуществлением моего давнишнего желания, а именно, устройством на улице могил монумента, в котором был бы схоронен и мой, и твой пепел. Посмотри, Фауст, – при этих словах Неволея взяла лежавший около нее свернутым пергамент и передала его своему мужу, – я просила уже архитектора Марка Антония Прима сделать рисунок задуманного мной монумента.
Развернув пергамент и взглянув на рисунок, Мунаций в сильном душевном волнении обнял свою жену. Рисунок, напоминавший историю их любви, свидетельствовал вместе с тем о том, что Неволея, при его составлении, думала более о своем муже, нежели о самой себе: на одной стороне рисунка было изображено в барельефе коммерческое судно Мунация, игравшее значительную роль в жизни его и Неволеи; на другой стороне – кресло bisellium и прочие эмблемы почестей, какими был награжден Мунаций от декурионов Помпеи и от цезарей.
– Будь по твоему благоразумному желанию! – воскликнул Фауст, возвращая Неволеи пергамент, а Федр прибавил:
– Так как в верхней части рисунка есть место для надписи, то эту надпись сочиню я.
Предложение старого друга было принято супругами с благодарностью.
Спустя некоторое время на улице Могил возвышался мраморный мавзолей. Это был мавзолей Неволеи Тикэ и Мунация Фауста, стоящий там до настоящего времени и считающийся одним из самых замечательных памятников города Помпеи. Он открыт при раскопках 1813 года.
Мавзолей состоит из одной погребальной комнаты, помещенной на высоком фундаменте и имеющей посредине нечто вроде алтаря, к которому ведут две ступени. Вокруг, в стенах, сделаны ниши, loculi, назначенные для урн. При открытии этого мавзолея тут действительно нашли несколько урн, из которых три стеклянные, полные пепла, помещались в других урнах, сделанных из свинца.
Но самую интересную часть мавзолея представляют его внешние украшения, богатые и изящные. Тут на мраморных досках, одевающих все четыре стороны мавзолея и оканчивающихся вверху красивым карнизом, изображен в барельефах весь этот рисунок, который показывала Неволея своему мужу в день печального происшествия в амфитеатре. На передней же стороне, в богатой рамке, вырезана следующая надпись: «Неволея Тикэ, вольноотпущенница Юлии, соорудила этот монумент для себя и для своего мужа, Кая Мунация Фауста, жреца храма Августа и пагануса, которому декурионы, за оказанные им услуги городу, декретировали, с согласия народа, bisellium».
Федр не оставался постоянным гостем в доме Мунация и Неволеи. Он бродил по Кампаньи и Тринакрии, и если не всегда и не везде был принимаем радушно, то все-таки, был всюду согрет и накормлен и дожил до глубокой старости, так что, судя по одному месту в сочинениях Марциала, он был еще в живых при императоре Домициане, имея более ста лет от роду.
В 816 г. от основания Рима, т. е. в 63 от Р. X., мы застаем его в Помпее.
В начале февраля этого года император Нерон, также отличавшийся необыкновенной жестокостью и развратом и, вместе с тем, считавший себя великим певцом и артистом, находился в Неаполе, где на театральной сцене пел и играл на цитре перед публикой. При одном из таких представлений, в ту самую минуту, когда Нерон пел, случилось ужасное землетрясение. Почувствовав удар, император, однако, не покинул сцену, пока не окончил трели одной из любимых им песен.
Устрашенные землетрясением, слушатели также оставались на своих местах, боясь покинуть театр прежде венценосного певца, который не простил бы им такой дерзости.
Едва лишь Нерон окончил пение и вышел из театра, как все здание обрушилось с ужасным шумом.
Разрушенная Помпея была уже покинута своими жителями, когда спустя месяц после ужасной катастрофы, по дороге от Геркуланума шел бедно одетый старик, еле двигаясь при помощи палки. В начале улицы Могил он остановился перед мавзолеем Неволеи и, казалось, обрадовался, увидев его уцелевшим среди окружавших его развалин.
Постояв несколько минут, старик, осторожно обойдя покрывавшие землю куски разного камня и мрамора, подошел ко входу во внутренность мавзолея. Затем, войдя в погребальную комнату, он стал рассматривать ниши и в одной из них увидел урну с именем Неволеи Тикэ. Поняв, что она умерла еще до катастрофы, он подошел к урне и со слезами на глазах поцеловал ее; потом, опустившись на ступеньку и наклонившись к урне, он просидел тут довольно долго, очевидно отдавшись мыслям о прошлом.
– Но что сталось с Мунацием Фаустом? – спросил себя старик, выходя из забытья и поднимаясь на ноги. Медленно вышел он из мавзолея и, увидев вблизи двух человек, сидевших на обломке мраморной колонны, спросил их дрожавшим голосом:
– Не можете ли вы, добрые люди, сказать мне, что сталось с Каем Мунацием Фаустом, жрецом августовского храма?
– Он умер, – отвечал один из сидевших, – под развалинами своего собственного дома, в ужасный день землетрясения.
– А Неволея Тикэ?
– Она скончалась за три месяца до этого дня, и ее пепел покоится в том самом мавзолее, из которого ты только что вышел. Мы сами вынули труп Мунация Фауста, бывшего нашим любимым начальником, из-под развалин, и отдали ему последний долг: сожгли его на костре, и пепел, как он этого всегда желал, положили в ту урну, где находился пепел Неволеи Тикэ.