Империя (Под развалинами Помпеи)
Шрифт:
Стоял полдень жаркого августовского дня, когда Юлия, занимая своих гостей, наполнявших ее прохладное ксисто, – род галереи, – и боясь расспросов о Виниций, воспользовалась слухами, ходившими в Байе о странном событии, в котором главными действующими лицами были какой-то мальчик и дельфин, и обратилась к одному из гостей со следующим вопросом:
– Так как ты здесь, Альфий, то не желаешь ли ты рассказать нам историю о сыне лукринского рыболова, которая занимает собой сегодня всю Байю?
– Отчего же нет, божественная Юлия, – отвечал Альфий, – тем более в настоящую минуту, когда эта история закончилась новым несчастьем, которое покажется тебе невероятным.
– Рассказывай, – сказала Юлия, а за ней и прочие присутствовавшие, тотчас же окружившие Альфия, который начал так:
– Ведь вы все знаете о любопытном, в высшей степени,
– Я не знаю об этом ничего, – отвечал молодой человек, только в тот день прибывший из Рима.
– Нет, мы этого не знаем, – сказал в свою очередь другой молодой патриций, приехавший в Байю вместе с первым.
– Когда так, то я вам скажу, что этот факт казался бы невероятным, если бы Флавиан и я не видели его собственными глазами несколько дней перед тем, как ты, божественная Юлия, осчастливила байские берега своим присутствием.
Неизвестно, каким путем в находящееся отсюда недалеко Лукринское озеро зашел из моря резвый дельфин. Требий, сын Эльвия, – бедного рыбака, имеющего свою хижину у берега этого залива и которого каждый день можно видеть толкающим свою лодку в воду и закидывающим там свои сети, – ходя по утрам из родительского дома в Путеоли, в находившуюся там школу, чтобы учиться, не знаю, у какого-то Орбилия, [193] читать и писать, заметил однажды, что этот дельфин, при его приближении, высунул свою голову из воды и, одарив мальчика ласковым взглядом, плыл за ним вдоль берега до тех пор, пока он не отошел от озера. На другой день Требий, проходя у озера, взглянув на то место, где накануне увидел впервые дельфина, был поражен, найдя его вновь, очевидно, поджидавшим мальчика, так как едва последний приблизился к воде, дельфин начал кувыркаться, быстро нырять и вновь подниматься на поверхность, выпуская воду фонтаном из своих ноздрей; словом, животное хотело, несомненно, выразить этим свою радость при виде Требия. Требий же, наслаждаясь игрой дельфина, вынул из сумки, висевшей на его шее, ломоть хлеба, которым снабдил его отец, отправляя в школу, и стал бросать кусок за куском дельфину, не оставив себе ничего.
193
Орбилий был первым учителем Горация, который вспоминает о том, как он наказывал его линейкой по рукам. Получив по этому поводу от Горация эпитет pagosus, Орбилий, т. е., его имя, сделалось нарицательным для всякого детского учителя.
Требий продолжал каждое утро играть таким образом с дельфином, а тот в свою очередь провожал мальчика, пока тот шел вдоль берега озера, уплывая от берега лишь тогда, когда Требий исчезал в извилистых улицах Путеоли.
Таким образом, дружба их росла и, наконец, настолько укрепилась, что Требий, давший дельфину имя Симона, мог всякий раз вызвать его из озера: стоило лишь мальчику крикнуть: «Симон!», и дельфин на этот зов спешил к берегу. Однажды Требий, в жаркое утро, идя босиком по лукринскому берегу в свою школу, остановившись на месте своего свидания с дельфином, когда последний появился у берега, пошел в воду и стал ласкать своего Симона, сложившего от удовольствия острые иглы своего хребта. Мальчик, заметив это, попытался сидеть верхом на дельфине, а последний не только не противился этому, но, очевидно, довольный своей ношей, ударил тихо своим плавником и поплыл вдоль берега до Путеоли, доставив своего всадника как раз к тому месту, где он привык расставаться с ним.
Можете представить себе, как понравилась мальчику такая прогулка; он попробовал совершить ее на другой день, а затем повторял ее ежедневно без всяких неприятных для себя приключений.
Многие из римлян, находившиеся в Байе, ходили к Лукринскому озеру, чтобы посмотреть на эту сцену, и она, действительно, заслуживала внимания, как необычайное явление. Услыхав об этом, я принял сперва все за сказку, но тем не менее, увлекаемый любопытством, я, в свою очередь, отправился к озеру вместе с несколькими из своих знакомых, не веривших подобно мне, рассказам об удивительной прогулке мальчика по озеру.
– И что же, ты видел это? – спросила Юлия.
– Да, видел, к моему неописанному удивлению, все то, что передал вам теперь.
– Хотя подобная привязанность дельфинов и других рыб к людям представляет собой редкое, даже очень редкое явление, тем не менее я нисколько не сомневался бы в действительности виденного на Лукринском озере, – сказал тут Публий Овидий Назон. – Были мурены, – продолжал он, – которые позволяли матронам, кормившим их и игравшим с ними, надевать им на жабры кольца и прочие украшения; [194] о дельфинах же известно, что они любят людское общество. Они подобно верным друзьям, плывут следом за знакомыми им судами и даже различают голоса мореходов. Да, наконец, разве не известна всем история с Арионом и его дельфином? Я описал ее в одном из своих стихотворений.
194
Получив по этому поводу от Горация эпитет pagosus, Орбилий, т. е., его имя, сделалось нарицательным для всякого детского учителя.
– Проговори же нам, Овидий, проговори это стихотворение; ты, вероятно, помнишь его наизусть?
– Помню, прелестная Юлия.
– Начни же, а мы готовы слушать, – сказали хором все присутствовавшие.
И поэт, не ожидая дальнейших просьб, продекламировал то стихотворение, в котором, описав сперва очарование, производимое Арионом на людей и всю природу божественной игрой на лютне, рассказывает далее о том, как Арион, находясь однажды на пиратском судне, просил пиратов, решивших убить его, чтобы воспользоваться его сокровищами, позволить ему перед смертью сыграть что-нибудь на лютне. Получив на это их согласие, Арион украсил свою голову венком, нарядился в ярко-пурпурную тирийскую одежду и, взяв в руки лютню, ударил по ее струнам, аккомпанируя своей лебединой песне. [195] При первых звуках его сладкого голоса и лютни, масса дельфинов окружила судно; а Арион, окончив пение, тотчас бросился в море и, поднятый дельфином, очарованным пением Ариона, был отнесен к Тенарскому мысу, в Лаконии, откуда Арион прибыл в Коринф к Периандру, который, услышав о случившемся с ним, немедленно послал своих людей в погоню за пиратами. Пойманные и привезенные к Периандру, разбойники были преданы казни; дельфин же за свой подвиг был помещен Юпитером на небо звездой, окруженной другими девятью звездами.
195
Поверье о том, будто лебеди сладко поют перед своей смертью, существовало у древних народов.
Когда поэт умолк, между гостями, только что наслаждавшимися гармоническими стихами, завязался разговор об интересном эпизоде из легенды об Арионе, в заключение которого Овидий рассказал живым блестящим языком подробности поимки пиратов и мести керинесского владетеля, Периандра, у которого нашел приют Арион, спасенный дельфином.
После рассказа Овидия один из присутствовавших, Луций Кальпурний Пизон, высказал следующее мнение:
– История с мальчиком Требием на Лукринском озере дает право заключить, что басня, содержащаяся в твоем стихотворении, Овидий Назон, могла быть действительным событием.
А Юлия, обращаясь к Флавию Альфию, сказала:
– Продолжай, Альфий, свой рассказ и сообщи нам о несчастном конце бедного мальчика-рыболова Эльвия, о котором теперь так много говорят, а также и о другом несчастье, на которое ты намекал.
– Пять дней тому назад Требий заболел, и болезнь его так быстро развилась, что уже убила мальчика. Рассказывают, что в обычный час Симона видели у берега, высовывающим из воды свою голову и, казалось, с нетерпением поджидавшим своего любимца. «Симон! – кричали ему мальчики, бывшие в то время на берегу. – Твой Требий болен»; и дельфин, как бы понимая произносимые ими слова, медленно удалялся от берега.
– Смотрите, каким чувством обладают и рыбы, – заметила Юлия.
– Но это еще не все, – продолжал Флавий Альфий. – Вчера Требий умер, и тоскующий отец, собрав сухой морской травы и обрубков смолистых деревьев, устроил близ своей хижины, на берегу озера, небольшой костер, на котором сегодня утром был сожжен труп его сына. Знаете ли вы теперь, что произошло с верным дельфином?
– А что такое? – спросили все с удвоенным любопытством.
– Дельфин был только что найден мертвым близ еще теплой золы сгоревшего костра.