Империя под ударом. Взорванный век
Шрифт:
— Скажите, сколько было грабителей?
— Четверо, — еле слышно прошелестел провизор.
— Вы можете описать их внешность? — Путиловский покосился на песок в часах.
— Вошли в масках… трое сняли… один остался… он все свистел… свистун… он взорвал сейф… больше не помню…
Паузы между словами все росли. А песок в верхней части часов, наоборот, уменьшался.
— Кто громил аптеку? Все?
— Свистун… в маске…
— Что было в сейфе? Деньги?
— Не знаю… морфий в порошке… семь фунтов…
При упоминании о морфии лицо провизора неожиданно стало белым как повязка. Последние песчинки в часах
Санитар выскочил в коридор и стал звать доктора. Прибежал балетоман, потом еще один врач. Стали быстро готовить камфорный укол для поддержания сердца.
Путиловский деликатно вышел в коридор, решив ждать развития событий. А пока занес в записную книжицу все, что сказал провизор, и стал размышлять, прохаживаясь по коридору мимо провизорской палаты. И когда вышедший балетоман развел руками: отек мозга и остановка дыхания, увы, медицина бессильна, обширнейшая гематома головы, — в голове у Путиловского уже созрел план расследования.
Добравшись до телефона, он вызвал к аппарату Медянникова. Тот с непривычки к технике орал в трубку так, что было слышно за десять шагов. А на просьбу говорить тише стал почему-то повторять фразы дважды.
Медянникову было велено опросить дворников относительно проходивших мимо людей в масках, добыть список работавших в аптеке за последний год… или лучше три! Да, три последних года. И не забыть про визитки. Список работников должен быть готов к двум пополудни, к визиту Певзнера.
После чего, распорядившись о судебно–медицинской экспертизе тела бедолаги провизора, Путиловский отбыл на свою квартиру на Садовой улице — принять ванну, поспать часок и переодеться. Только сейчас он понял, что его фрачный наряд несколько странен в госпитале. Да пожалуй, и в департаменте не поймут.
* * *
Утреннее пробуждение мадам Максимовской было намного приятнее вечернего отхода ко сну. С души спал многопудовый камень грядущего одиночества. Целительные ночные процедуры волшебным образом успокоили расстроенные женские нервы.
Мурлыча и потягиваясь, она протянула руку к соседнему мужскому телу, но оного на месте не обнаружила. Ложе было холодным. Наверное, Алекс встал пораньше и теперь блаженствует с утренней сигаретой. Надо быстро сварить чашечку его любимого кофе со сливками. Мальчик так любит сладкое!
Накинув пеньюар, Максимовская бросила взгляд в зеркало. Еще ничего, ой как ничего! Вот что значит для женщины ночной доктор. В коридоре послышался шум — это Алекс!
— Милый, — прокуковала Мария Игнациевна, но вместо Алекса в спальню вошел кот Яцек. — Алекс! Алекс, ты где?
Алекс молчал.
— Притаился за дверью, игрун! Сейчас–сейчас, только надушусь.
Она обернулась к туалетному столику — на нем был беспорядок. Фу, как может мужчина рыться в женских тайниках?.. Еще не веря самой себе, она схватила подозрительно легкий ларец с драгоценностями, открыла его — пусто.
— Алекс, что за шутки? — громко спросила Мария Игнациевна у невидимого Алекса, уже чувствуя, что никто не ответит.
В спальне не было его одежды. В прихожей не висело его пальто. Алекс исчез вместе со всем золотом, жемчугом и бриллиантами, накопленными годами унижений и отказа себе во всем.
Она даже не смогла заплакать. Лицо ее некрасиво опухло, она беспомощно осела
— Подлец… подлец…
Яцек замурлыкал и стал тереться о ее руку. Яцек разбирался в человеческих отношениях и понимал, что сейчас он у хозяйки остался один. И это ему очень нравилось: Яцек был ревнивый котик.
* * *
Лейда Карловна щеткой чистила пыльную одежду Путиловского и рассуждала вслух. Вслух она всегда рассуждала по–русски, но думала исключительно на родном эстонском. Иногда из упрямства она переходила на немецкий, который знала как родной.
После смерти жениха — он был рыбак и утонул в осенний балтийский шторм — белокурая девушка из местечка Хаапсала, что на берегу Муху–Вяйнского пролива, приехала в столицу, устроилась экономкой и последние десять лет служила у Путиловского. Из Петербурга она никуда не выезжала и только мечтала хотя бы разок побывать на родной мызе. Но дела не отпускали ее, хотя Путиловский неоднократно пытался дать ей отпуск. «Вот стану старой, тогда и уеду помирать», — говорила она, на что Путиловский делал ей очередной комплимент: дескать, она еще вон какая молодая, всех переживет и похоронит.
Возраст Лейды Карловны действительно определить было очень трудно. Она была вне возраста: сухощавая, подтянутая, тугие пепельно–русые кудряшки тщательно уложены на голове. Хозяйство она вела идеально, так что Путиловский иногда думал, что лишний элемент в этом хозяйстве, вносящий один лишь беспорядок, — это он сам.
Лейда Карловна давно хотела видеть хозяина женатым, но у нее были очень строгие взгляды на женитьбу, и не всякая претендентка удовлетворяла всем требованиям экономки. Путиловский и не подозревал, что пара возможных невест были легко устранены Лейдой Карловной путем утечки тщательно дозированной информации относительно моральных качеств этих особ. Слуги обладают на самом деле гораздо большим влиянием на жизнь хозяев, чем те думают.
— Кте мосно пылло так фыммасатца? — Прибалтийский акцент Лейды Карловны был не только неистребим, но с годами даже усиливался. — И этот человек хочет жениться! Во фраке ходить по какому-то пожару… как трубочист. Кто за такого пойдет замуж?
Путиловский вышел из ванной комнаты в шелковом халате цвета давленой брусники с золотыми узорами по обшлагам и именной монограммой на кармане — подарок одной давней возлюбленной. Горячая ванна с морской солью привела его в прекрасное расположение духа. Он услышал вопрос Лейды Карловны, обращенный ко фраку, и решил ответить за него, хотя фраку тоже было о чем поведать:
— Обещала одна.
— Одна! Бедная и несчастная Нина! Что ее ждет!
— А вы разве не станете ей помогать?
— И не надейтесь. Две кошки в одном доме? Фу, — поморщилась от пыли Лейда Карловна. — Поеду умирать в Хаапсалу, на родную мызу.
— И бросите меня?
— С большой радостью. Вам кофе со сливками?
— И чистый сюртук.
— У фас фее сюртукки тистые, — и с этими словами Лейда Карловна гордо уплыла на кухню.
Путиловский же пошел в кабинет — записать на лист бумаги все возникшие у него в голове варианты будущего развития событий по делу Певзнера. Заодно этот случай идеально дополнял его докладную записку директору департамента. Жаль, нельзя дописать. Но ничего, он присовокупит сегодняшний случай и свои соображения по нему в устной форме.