Империя страха

Бардин Юлиан Андреевич

— Короче говоря, у меня тогда не было де­нег на подарок, и моя благоверная посоветовала подарить Пашке эту самую картину, решив, что мы не сможем подобрать из скопившегося на чердаке хлама ничего более достойного. Я так и сделал.

Антон ошарашенно молчал, не в силах ото­рвать любопытного и вместе с тем восторженно­го взора от живописного полотна. Наконец он обрел дар речи и произнес:

— Ну что ж, половина дела сделана. Между прочим, я тоже не зря прокатился. — Он зага­дочно улыбнулся, глядя на собеседника. — Ка­жется, у нас появился реальный

шанс найти це­почку, правда, могут возникнуть определенные трудности, но вдвоем это нам под силу.

Иваныч опустился в ближайшее кресло и вопросительно взглянул в глаза приятелю:

— Не томи, рассказывай.

Майор неторопливым жестом извлек из кар­мана пачку сигарет, любезно предложил их то­варищу и, прикурив от газовой зажигалки, начал излагать свой план:

— По всей видимости, цепочка находится у некоего Юры Дегтярева...

— Кто он такой? — на этот раз перебил его Иван.

Улыбнувшись, Антон наградил приятеля та­ким взглядом, что у того отпала всякая охота еще раз встревать в монолог.

Тем не менее Лямзин ответил на поставлен­ный вопрос:

— Он вор. Сегодня его выпускают из следст­венного изолятора и плотно присядут на хвост, то есть будут водить до тех пор, пока не выйдут на цепочку. Наша задача перехватить Дегтярева из-под носа топтунов.

Воспользовавшись тем, что майор замолчал, Чижов высказал собственное мнение по этому вопросу:

— Я, конечно, не профессионал в ваших де­лах, но подозреваю, что это не так просто сде­лать.

Глубоко затянувшись, Лямзин поймал в ла­донь свалившийся с кончика сигареты пепел и охотно отозвался:

— Конечно. Но для этого и существуют моз­ги. Кстати, — оживился он, — ты правда каска­дер?

Иваныч громко рассмеялся и произнес:

— Конечно, не такой крутой, как меня расписывал Пашка, но кое-что мы все-таки магём, или могем.

— Это облегчит нашу задачу, — чему-то ус­мехнулся Антон и переключился на другую те­му. — Между прочим, я догадываюсь, кто на тебя насел. Молись Богу, что ты еще жив, а не отправился кормить рыбок в Москве-реке.

Чижов устало провел ладонями по бледному лицу и вяло отозвался:

— Честно говоря, я и сам об этом догады­вался, но смерть — это не самое худшее в нашей жизни.

— А что же тогда? — искренне удивился Лямзин.

Помолчав несколько секунд, как будто же­лая придать готовой сорваться с губ фразе осо­бую значимость, Иваныч глубокомысленно из­рек:

— Самое худшее — это страх! А, признаться по правде, за эти два дня я пережил столько уни­зительных мгновений, сколько не испытывал за всю свою жизнь.

— Слушай, — иронически заметил комитет­чик, — да ты у нас философ. — Но тут же пере­шел на вполне серьезный тон: — Мы живем в такой стране, где ничто не делается без страха.

— Страна ужасов, — попытался пошутить Иваныч.

Но майор не принял его шутливый тон, и он процедил сквозь зубы с нескрываемой горечью в голосе:

— Нет, пожалуй, не страна, а империя — империя страха.

В эту секунду на пороге появилась Маша, и мужчины были вынуждены прервать свою бе­седу.

Девушка же, до которой долетели обрывки сказанного, улыбаясь, произнесла:

— Ну что, философы двадцатого века, мо­жет, спустимся с небес на грешную землю и перейдем от духовного к материальному? Обед ютов, правда, легкий и экспромтом — только чтобы заморить червячка. Поосновательнее приготовлю позже.

Чижав нетерпеливо вскочил и направился на кухню вслед за удаляющейся блондинкой, при этом весело приговаривая:

— Не помню, кто изрек, но подмечено пра­вильно — люблю повеселиться, особенно по­жрать. Антон, догоняй.

Майор неторопливо поднялся и зашагал за ними, держа между пальцами истлевший оку­рок. В отличие от каскадера, он не выглядел таким уж голодным, скорее относился к пред­стоящей трапезе как к чему-то утомительному, но необходимому.

Маша, как и подобает женщине, уже вовсю хозяйничала на кухне, чем напрочь лишила мужчин возможности продолжить прерванную беседу. Но и они сами не стремились вести вол­нующие их разговоры в присутствии девушки, здраво рассудив, что всему свое место и свое время.

* * *

Гвоздик не пытался скрыть искренней ра­дости, когда оказался за воротами следственно­го изолятора, — его лицо расплылось в доволь­ной улыбке, а во всем теле появилось ощущение легкости, даже некоторой невесомости. И он едва ли не вприпрыжку направился по улице к

ближайшей станции метро, бросая на встречных прохожих гордые, слегка насмешливые взгляды, как будто они могли разделить с ним его весе­лье.

Единтвнным его желанием в эту секунду было как можно скорее добраться до спрятан­ных на соседском балконе денег и где-нибудь загулять с обворожительными бестиями.

Вдруг он вспомнил пышногрудую Лелю, ко­торой подарил никчемную, как тогда казалось, безделушку, и мысли вора переключились на злополучную цепь..

«Что же это мусора так в нее вцепились, — удивился про себя Дегтярев, — наверняка она какая-то антикварная редкость. Но почему Абрашка не увидел в этой цепочке ценности?

Хотя, в конце концов, он просто ювелир, а не антиквар. Надо бы найти эту шалашовку и вертануть обратку — в крайнем случае я Лельке заплачу, и она мне ее отдаст. Только вот где ее искать? Ладно, сейчас на хазу, а вечерком прошвыр­нусь по Тверской, там видно будет», — решил Гвоздик, на том и успокоился.

Дверь в квартиру он открыл своим клю­чом — это, пожалуй, был единственный замок в его жизни, к которому не нужно было подбирать отмычек.

Соседей дома не оказалось, и Дегтярев без­боязненно проник на их территорию. То, что дверь была заперта, его никоим образом не сму­тило.

На балконе еще сохранилась влага вчераш­него дождя, но заначка оказалась нетронутой, хотя, сказать по чести, вор в этом и не сомневался, — разве придет в голову людям искать в соб­ственной берлоге чужие деньги.