Империя травы. Том 1
Шрифт:
Саомеджи бросил на него холодный равнодушный взгляд.
– Ты бы не продержался даже одного дня в Ордене Песни, смертный. Остальные служители смеялись бы над таким глупцом, как ты. Никто не будет следить за гигантом, кроме меня, и теперь, когда командир Руки ранен, я тот, кто отдает тебе приказы. – Он повернулся к Нежеру: – А ты, Жертва, займись Мако. Дай воды. Я не думаю, что в ближайшее время ему потребуется пища, но он должен пить. Очисти его раны снегом, но будь осторожна. Позднее я его осмотрю – после того, как отдохну. А ты, смертный, – ты еще здесь? Я же сказал, отправляйся на поиски еды для нас.
Ярнульф колебался, на его лице появился
– Если ты произнесешь еще одно слово, я прикажу гиганту оторвать тебе голову. Для этого у него хватит сил.
Ярнульф повернулся и зашагал в лес.
Через несколько часов, когда Фонарь уже высоко поднялся в полуночное небо, а Волк устремился за собственным хвостом в сторону горизонта, Нежеру сидела на холодной земле и смотрела, как Ярнульф заканчивает превращать последнего снежного кролика и куропатку в уродливую мясную пасту с костями, мехом и перьями, чтобы пропихнуть ее в связанные челюсти дракона. Между тем оставленный на попечение Нежеру командир Мако спал. Его ожоги все еще оставались ярко-красными, но синевато-багровые куски кожи между ними уже приобретали тусклый оттенок смерти.
Саомеджи склонился над раненым командиром, чтобы вылить несколько капель какой-то жидкости из маленького кувшина в открытый рот Мако. Нежеру не поняла смысла его действий: не вызывало сомнений, что даже если командир переживет ужасные ожоги, он никогда не сможет снова служить королеве. Один его глаз исчез, осталась красная плоть вокруг пустой глазницы, щека превратилась в разорванные куски мяса, кровь дракона прожгла кожу до самых зубов, точно пламя свечи старый пергамент.
Ярнульф закончил кормить дракона, остановился возле них и посмотрел на Мако.
– Неужели мы будем нести его до самого низа? Он же практически мертв.
Саомеджи бросил взгляд на смертного, который можно было бы считать насмешливым, если бы не холод в глазах.
– Да, убедительно. Я знаю, как сильно ты любишь Мако.
– Меня не настолько волнует его судьба, чтобы я его ненавидел, если ты об этом, Певец. Но я хочу спуститься с горы до того, как закончится лето, станет по-настоящему холодно и придут ветры. Иными словами, мне нравится быть живым. Мако – это бремя, которое мы не можем себе позволить. Нежеру и я способны на многое…
Саомеджи резко поднял руку.
– Нет. Сейчас ты замолчишь. Я устал, у меня есть дела поважнее, которые следует сделать, и я не намерен слушать твою болтовню. – Он повернулся к Нежеру. – Жертва, завтра гигант, смертный и я срубим деревья, чтобы сделать сани, которые позволят нам тащить дракона, прикладывая меньше усилий. А ты останешься здесь, чтобы ухаживать за командиром и приглядывать за драконом.
– Я не Целительница, чтобы выполнять такую работу, – сказала она, стараясь сдержать ярость. – Я принадлежу к другому ордену.
– Ты будешь принадлежать к тому ордену, который я назову, – спокойно ответил Саомеджи. – Мой господин Ахенаби, а также ее величество королева Утук’ку – да правит она вечно – отдали мне приказ доставить живого дракона, чтобы они могли получить его кровь. Так что не сомневайся, если кто-то из вас встанет на моем пути, я с радостью убью всех вас, кроме гиганта, чтобы скормить ваши тела червю.
На этот раз Нежеру не стала смотреть в сторону
– Я слышу королеву в твоем голосе, – произнесла она древние безопасные слова.
Когда первые лучи солнца осветили серое небо, Саомеджи повел Ярнульфа и гиганта из лагеря на поиски дерева, чтобы построить сани, оставив Нежеру с драконом и раненым командиром.
Сначала она очистила раны Мако снегом, а потом заново их перевязала, размышляя о том, что за последние несколько лун видела больше солнечного света, чем за всю предыдущую жизнь – и теперь он стал для нее привычным. В первые дни яркое сияние солнца делало окружающий мир каким-то размытым, мерцающим и белым, все сливалось в единое целое, она моргала и замирала на месте.
Но постепенно Нежеру привыкла, хотя постоянно ощущала, что находится в совершенно чужом мире, и дело было не только в ярком свете. Она лишилась уверенности, больше не верила тем, кто стоял выше ее на ступеньках лестницы между самой Нежеру и великой королевой. То, что еще недавно казалось ей прочным и вечным, теперь выглядело ужасающе ненадежным.
Саомеджи заявил, что у него есть право отдавать приказы, но Нежеру не верила в это безумное опасное путешествие по склону горы. Неужели он не понимает, что даже если они сумеют добраться до самого низа, уцелеют и сохранят дракона в живых, отыщут своих лошадей и присовокупят их силы к мощи гиганта, огромные размеры дракона не позволят им до наступления безжалостной зимы пересечь бескрайнюю заснеженную равнину, расположенную к востоку от Серого Южного леса?
Но, даже если их отряд переживет суровые холода, им не удастся сохранить жизнь связанному дракону на пустой равнине, не говоря уже о том, чтобы дойти до Наккиги. Ко всему прочему, Саомеджи рисковал не выполнить приказ королевы, заставляя их тащить бесполезного Мако.
Она сделала глубокий медленный вдох, чтобы успокоиться. Пригоршня снега растаяла в ее сжатом кулаке, и вода просочилась сквозь пальцы на спящего командира. Интересно, она разозлилась из-за этого поручения, потому что презирала Мако, или причина в том, что из-за него может пострадать миссия, порученная им королевой? Что случилось с гордой Жертвой, которой она была, если сейчас у нее возникают подобные сомнения?
Нежеру отбросила остатки снега, взяла новую пригоршню и начала втирать его в раны Мако, когда его глаз внезапно открылся.
– Ты не носишь ребенка, – тихо, хриплым голосом сказал он, так, что она едва смогла его расслышать. Его оставшийся глаз неотрывно смотрел на Нежеру, темный, точно горное стекло. – Нет ребенка. Они мне сказали.
Сердце Нежеру отчаянно забилось, но она вспомнила, что они одни. В любом случае, напомнила она себе, теперь нет необходимости делать вид, что в ней растет новая жизнь: полукровки вроде Саомеджи не имели права на ее тело, и она может заявить, что схватка с драконом убила то, что росло у нее внутри. Она сделала вдох и продолжила молча заниматься ранами Мако. Он негромко застонал, но не заговорил снова, а потом его глаз закатился, и только темно-пурпурный ободок его зрачка был виден из-под века. Она не обращала внимания на ужасную вонь от его ран, стараясь сделать все как можно быстрее.