Империя. Исправляя чистовик
Шрифт:
Ужасно.
Чудовищно.
Еле живой Миша, толком не приходящий в сознание. Неумолимо надвигающаяся большая война в Европе, раздрай в Империи в связи с выборами в Госдуму и попыткой государственного переворота. Бунты в провинциях. Смятение в столицах. Алчные взгляды из-за кордона. Льстивые улыбки. Шепотки за спиной.
И дура Мостовская, с её идиотским привселюдным криком: «Миша!» и признанием в любви.
И метущийся в беспамятстве Миша, с крупными каплями пота на таком страшном, совершенно чужом лице.
Прошло полгода.
Большую часть времени
Лишь тоска.
Она читала донесения, она слушала доклады, она вникала в суть и принимала решения.
Даже у богов Олимпа была более интересная жизнь.
Остров. Любимые детки. Редкие гости. Ещё более редко меняющаяся челядь. Красивые виды на опостылевшее море. Доклады-доклады-доклады.
Её милостивые улыбки и подобострастные поклоны придворных.
Книксен-книксен-книксен.
Интервью.
Вновь море. Остров.
Она чувствовала себя какой-то мелкой чиновницей, которая ежедневно ходит на службу, а не Государыней необъятной Империи.
И райская жизнь. Которая так осточертела.
Хоть бы снег пошел!
Как уехал Миша стало совсем невмоготу.
Что осталось? Детки да чёрная кошечка на коленях.
Даже конные прогулки на белоснежной Европе больше не приносили удовольствия.
А тут еще Миша устроил бал в Палаццо Венеция. И с кем! Мостовская эта ещё…
Когда она сама в последний раз была на балу? Да, вот, в Палаццо Венеция и была. Полтора года назад.
Остров стал её роскошной тюрьмой.
Сотни миллионов людей мечтали бы о такой восхитительной тюрьме, но тюрьма есть тюрьма.
Когда же закончится это наказание, это проклятая «американка»? Когда Маша наконец-то вырвется отсюда на свободу?!
Императрица почесала пантерицу за ухом и спросила её невесело:
– Может подкоп устроить, как думаешь?
В конце концов, редко какие европейские монархи себя так изнуряли, как приходится ей. Система «Внутренней Монголии» была достаточно эффективна и особой опасности уже не было. Она с детьми могла переехать в Константинополь. Но Миша был непреклонен. Обещал, что срок её заключения закончится к концу года. Они даже очень сильно поругались на эту тему. Очень сильно. Он потом целовал её опухшие заплаканные глаза, но не уступил.
Уступила она.
Впрочем, Маша была более чем уверена, что даже прикажи она сейчас готовить яхту к отплытию, Мишу незамедлительно об этом поставят в известность, и тут же поступит прямой запрет. Хотя, обойдутся и без прямой команды. Её просто не выпустят с Острова.
Кто она? Просто мать Наследника? Сосуд, произведший требуемое? Господи-Господи, дай сил…
Да, и она сама плотно следила за своим мужем посредством собственной разведки и знала почти о каждом его шаге, но не превратилась ли она в ревнивую стервозную жену, от которой сбегает муж под любым предлогом, и которая ревнует своего ненаглядного к каждому столбу у дороги?
И, вообще, нормальна ли такая семейная жизнь?
Нет, конечно. Ничего нормального в этом нет.
Зачем она следит за ним? А зачем он все время держит её под своим неусыпным контролем? Как шутит(?) Миша: «Большой Брат следит за тобой!». Очень смешно.
Очень.
До слез.
Как выматывает и угнетает это всё.
Словно не любящая пара, а злейшие коварные враги…
Маша потерла глаза, стараясь сдержать слезы.
Ночь прошла тяжело. Ей снились кошмары. В память врезалась жуткая сцена, в которой её и всё королевское семейство выбрасывают с балкона римского Квиринальского дворца, а вокруг вопит, потешаясь, публика. Бывшие подданные, которые еще несколько дней назад боготворили её, злобно кричали теперь ей в лицо: «Распни её!» Она проснулась в ледяном поту и долго с ужасом смотрела перед собой, никак не приходя в чувство. К чему этот сон?! Вещий ли он?
Пресвятая Богородица, помолись за нас грешных.
Маша перекрестилась, впрочем, не вставая с кресла, дабы не потревожить котика. Богородица милостива, и поймет, что не ради гордыни она не встала. Пантерица ведь тоже тварь Божья.
Царица поймала себя на том, что её мысли хаотично мечутся из стороны в сторону. Её метущаяся душа не знала покоя.
Счастлива ли она? А, что такое счастье Императрицы?
Она не знала ответа на этот вопрос. Да, она очень любит своего мужа. В этом у неё нет никаких сомнений. Готова на всё ради него. Главнее его в этой жизни лишь их общие детки. И он любит её, она знает это. Им хорошо вместе. Тогда в чем же проблема? Почему всё так ужасно?
Может в том бреде, который она иногда слышит?
Может у него беда и он боится ей рассказать?
А может проблема глубже?
Он скрывает от неё что-то. Он неискренен с ней. Он всё время боится выболтнуть что-то лишнее. И это не какие-то государственные тайны, к которым у неё и так неограниченный доступ, это что-то личное, что-то такое, что так страшится Миша ей поведать. Потому и бредит ночами, метаясь головой по подушке, потому и просыпается так часто в холодном поту, дрожит, да так, что ей приходится обнимать его, успокаивая и согревая теплом своей любви. И лишь потом он успокаивается и засыпает.
До следующего раза.
Что? Вот что она должна думать? Особенно после всего, что она о нем узнала?
ШВЕЙЦАРСКАЯ КОНФЕДЕРАЦИЯ. ЦЮРИХ. КАНТОН АРГАУ. ЛЕНЦБУРГСКИЙ ЗАМОК. 13 мая 1919 года.
Что ж, протокол остался позади, позади же остались и многочисленные дипломатические экивоки прочие ужимки официальных делегаций. Наши министры дел иностранных и прочие сопровождающие лица будут в томлении ждать нашего выхода из-за закрытых дверей, вход в которые запрещен всем без исключений. Формально, переговоры с глазу на глаз должны продлиться лишь два часа, но неужели кто-то всерьез полагает, что двух Императоров как-то ограничивает протокол?