Империя
Шрифт:
– Эрхен...
– еле слышно прошептал он, упав на колени, рядом с истекающим кровью сыном, - Эрхен, мальчик мой...
Лицо принца представляло собой сплошное кровавое месиво, но каким-то чудом ему удалось произнести два слова, прежде чем с его губ сорвался последний вздох:
– Не... мой...
– Эрхен!
– закричал Император, судорожно обняв сына, - нет! Эрхен, сыночек, что же я наделал?! Что же я наделал?..
– по лицу его текли слёзы, пока он гладил слипшиеся от крови волосы сына, - пожалуйста, не умирай, - шептал он, - не умирай... только не умирай...
С громким стуком распахнулись двери
– Повелитель...
– прошептал Балор, - что же вы натворили...
Император, услышав своего старого друга, обернулся к нему и, оставив тело сына, буквально подполз к Балору на четвереньках.
– Балор! Спаси его! Спаси Эрхена!
– сквозь рыдания кричал он, - умоляю, спаси его! Я знаю, ты из Красных, ты всегда был одним из них! Спаси его, я отдам тебе все - золото, жизнь, душу! Забирай всю Империю, только спаси его!
Балор лишь молча смотрел на Императора, и во взгляде его не было ничего кроме отвращения. Этот человек, державший в кулаке сотни тысяч душ, теперь ползал перед ним на коленях. Он был таким же червем, как и все люди.
– Я спасу его.
Семь дней. Семь дней горел погребальный костёр на вершине Башни Звездочётов, на которой, в былые времена люди смотрели на ночное небо. Семь дней, за которые рослый и горделивый Император превратился в измождённого призрака, являвшегося жалким отражением того, кем он был раньше. Лицо правителя стало бледным, глаза глубоко ввалились, на губах блуждала какая-то безумная улыбка. Слугам с трудом удавалось уговорить Императора сделать хотя бы глоток воды, а о еде и речи не шло. Все эти дни правитель проводил в молитвах, но молился он не Единому Богу, нет, Император обращался к Огненным Богам. Он умолял их о том, чтобы они забрали его грешную душу и спасли Эрхена.
Бесконечные молитвы иногда прерывались редкими часами сна, который больше походил на потерю сознания, нежели на отдых. Но даже во сне Император не мог найти покоя, кошмары, терзавшие его днём, не оставляли его душу и ночью.
Он шёл по пустыне и видел, как на земле сидит немощный старец, одетый в белые одежды. Когда он подходил к старику, то видел, что лицо его мокрое от слез, а когда спрашивал его о том, что беспокоит его, старик отвечал:
– Мой сын горит в огне, а я не могу его спасти... я слышу его крики... слышу, как он молит меня о помощи, но я не могу помочь... Мой сын проклял меня, и теперь я не могу спасти его. Они забрали его душу, забрали...
И после этих слов Император видел Эрхена. Тот корчился на костре, объятый пламенем он кричал, молил о помощи и просил Бога, чтобы тот забрал его к себе. Но затем рёв пламени заглушал крики принца, и в нём Император слышал злой смех. Окружённый смехом огня он просыпался, не в силах понять, где была явь, а где сон. Правитель бежал к дверям Башни Звездочётов. Он разбивал кулаки о дубовые двери, кричал, приказывал, умолял, чтобы ему открыли... Но ответом ему был лишь рёв пламени за дверьми.
И снова дни шли за днями и молитвы шли за кошмарами.
Он шёл во тьме. Шёл неведомо куда и неведомо зачем, но путь ему преградила стена огня. Огонь обжигал его плоть, одёжда на нём горела, причиняя невыносимую боль, но он видел... Видел лица в огне, он видел чудовищные силуэты в пламени... и слышал их, слышал их смех. Они смеялись... Смеялись над жалким смертным, осмелившимся молить их о помощи. И он смеялся. Смеялся, осознавая свою ничтожность по сравнению с ними, смеялся, понимая, что разум покидает его.
Император вошёл в огонь, и Боги забрали его душу.
– Отец!
– голос Эрхена.
– Отец!
– Вновь этот голос. Кто-то трясёт его за плечо, - отец проснись!
– Что?..
– с трудом открыв глаза, он видит...
– Эрхен! Мальчик мой!
* * *
Семь дней горел погребальный костёр принца Эрхена. Все эти дни Балор провёл на вершине башни, не покидая её ни для сна, ни для отдыха, ритуал требовал его постоянного внимания, и если бы он отвлёкся хоть на секунду, то последствия могли оказаться крайне неприятными. Но сейчас, на исходе седьмого дня, все слова силы были произнесены, а заклятье сплелось в единую сеть.
Тень, которую Балор отбрасывал в свете костра, стала вытягиваться и меняться. Она приобретала совершенно другие формы и вскоре тень уже отделилась от стены, став неясной фигурой сотканной из мрака.
– Приди!
– прокричал Балор и одновременно с его словами костёр полыхнул с такой силой, что пламя поднялось на несколько метров вверх.
Тень рассеялась, а на её месте стоял человек в богатых одеждах и золотой маской, закрывавшей лицо. Но в таком образе он оставался не долго. Одежда, а вместе с ней и плоть человека стала опадать, превращаясь в пепел, который буквально окутал, укрыв его от взгляда Балора, а когда пыль рассеялась, лорд Соладара увидел перед собой принца Эрхена, держащего в руках золотую маску Короля-жреца Корхатала.
– Как оригинально было назвать принца в мою честь, - негромко сказал Эрхен, выпустив маску из рук. С громким звоном она упала на каменный пол, но Балор даже глазом не повёл в её сторону.
– Я знал, что ты оценишь эту милую шутку, - пожал плечами Балор.
– Ты слишком затянул свою часть плана, - сказал принц, посмотрев на костёр, где уже давно сгорел тот человек, чьё тело он взял себе.
– Не будь таким старым брюзгой, Эрхен, - отмахнулся от него Балор, - зря я тебе, что ли подарил такое молодое тело? А то, как помер стариком, так им и остаёшься.
– Зато ты развлекаешься за нас обоих, - нахмурился Эрхен, - идём, у нас много дел, которые надлежит решить в ближайшее время.
Золотой тракт
Ролд получил чёткий приказ от лорда Логара - со всей возможной скоростью доставить детей из Соладара обратно в Бакорт. В столице стало слишком неспокойно, и Логар опасался, что дети могут стать инструментом давления на него. Ролд, будучи ближайшим, другом своего лорда, если это вообще можно было назвать дружбой, ведь по-настоящему близких людей у Логара не было, кроме его детей, был с этим согласен. Если слова лорда о том, что Балор мутит воду в Соладаре были правдой, а правдой они были, Ролд никогда не сомневался в словах своего господина, то оставлять Анару и Ковала прямо под носом у этой змеи было делом весьма опасным.