Имперский престол
Шрифт:
— Если только чуть-чуть. Русские цари в родстве с византийскими императорами. Ну а я рад, мой друг, что мы решили договариваться. И хотел бы преподнести вам три подарка. Всего три, но вы сами их выберете. А согласование договора оставим на наших подданных, мы то уже все решили. Не зря же они поставлены нами на должности, — я сделал паузу, улыбнулся и продолжил. — А еще я сегодня же дам распоряжение, чтобы отпустили домой, в Швецию, всех солдат, что были под командованием генерала Якоба Делагарди.
— Я Делагарди я оставлю в России
Мне стоило усилий, чтобы не рассмеяться. Я уже знал, что еще раньше, ребенком, Эбба Браге была обещана в жены генералу Делагарди. Потому-то король и спешил дать генералу назначение вдали от Швеции. Сам Якоб Пунтассон должен быть счастлив от того, что его не на казнь поведут, а оставят послом. Наверняка, Густав Адольф рассчитывает, что таким образом он сможет способствовать разрыву соглашения между родителями Эббы и генералом Делагарди. Думаю, зря он. Короля женят на какой-нибудь девушке, которая принесет, хоть малую толику пользы для государства.
— Пойдемте, мой венценосный брат! — сказал я и жестом указал на дверь.
Я вел короля в свою сокровищницу. Нет, не ту, где лежит серебро и золото, а туда, где я храню многие предметы, кажущиеся мне культурными ценностями. Тут и несколько картин Караваджева, которые не понравились патриарху Гермогену и я их выкупил у русского художника тут же, но в закрытом помещении, куда я не пускаю никого, иные ценности: купленные в Италии, или награбленные в Польше.
Хранятся у меня и особой выделки зеркала в шикарных оправах, малахитовые шкатулки и статуэтки, особо дорогое оружие, которому уготована судьба не рубить и колоть врага, а висеть на стене, отблескивая драгоценными камнями. Ну и многое иное.
Как только будет построено здание музея, все это, сейчас хранящееся в закрытом крыле третьего этажа моего дворца, будет передано на хранение и всеобщее обозрение в музей.
— Правду говорят, что русский император — это воплощение царя Мидаса, — говорил шведский король, рассматривая предметы роскоши, способные стать большими культурными ценностями. — Я возьму вот этот штуцер, а так же шпагу и… Вот этот тряпичный ковер. Это же ваша супруга так вышивает? Отдам ей должное почтение.
— Да, мой друг, это сделала Ксения Борисовна, — соврал я.
На самом деле сцену битвы при Эрзеруме вышивали три вышивальщицы, но, да, под присмотром Ксении.
После того, как слуги унесли выбранные королем подарки я искал повод, чтобы оставить Густава Адольфа, отправить его хоть куда, но подальше. Потому решил передать шведского короля в руки срочно вызванному Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому, чтобы тот показал нашу базу в Преображенском. Нельзя раскрывать свои козыри, но я хотел, чтобы шведский малолетний король проникся русскими возможностями по подготовке воинов и еще больше уверился в необходимости мира. Ну а что показывать, а что скрыть, решил умница Скопин-Шуйский.
— Что у меня дальше? — резко спросил я у Акинфия,
— Послы от грузинских княжеств, — отвечал мой секретарь, чуть успевая за мной, по пути в кабинет.
— Я уже им все сказал. Хотят у себя мира, значит там будут русские войска, и точка. С персидским шахом все согласовано. И пусть готовят людей и деньги, чтобы вместе с нами строить дорогу. Тогда более не будут гибнуть и жить в страхе. За это нужно платить. Если хотят говорить, то передай их Татищеву. Что еще? — на ходу говорил я.
— Захарий Петрович ожидает. Владыко хотел говорить. Кого наипервейшее? — уже немного задыхаясь сказал Акинфий.
— Ляпунова Захария! А тебе, чтобы потренировался с телохранителями, а то уже не поспеваешь за мной, задыхаешься! — сказал я, уже заходя в кабинет.
— Где время-то найти на это? — пробурчал Акинфий, исчезая, видимо, отправляясь за Ляпуновым.
Через десять минут я уже разговаривал со своим главой Приказа Тайных дел.
— Так сие можно сладить в любой день? — переспрашивал я у Ляпунова, не веря в то, что услышал.
— Да, государь-император. У нас нынче там пять человек на оплате. Да и прелестные письма готовы. Вся Прага будет их читать как только нужда придет. Еще три десятка наших людей готовы ко всему. Сами горожане не захотят бунтовать, бунт распочнем мы, — докладывал Захарий.
— Даже дефенестрацию устроишь? — усмехнулся я [Дефенестрация — акт выбрасывания кого-либо из окна. Так в Праге начиналась Тридцатилетняя война]
— Это что такое? — смутился Ляпунов.
Я объяснил.
— Так к тому и готовились! Токмо слово шибко мудреное, — сказал Захарий Петрович.
Я решил не ждать, пока протестанты в Праге сами созреют до того, чтобы начать бунт, а контролировать ситуацию. Нужно, чтобы мы были готовы к масштабному конфликту в Европе. Необходимо накопить оружие, создать отряды русских наемников, чтобы регулировать те или иные успехи разных сторон конфликта. Станут проигрывать протестанты, так подкинем им оружия и своих наемников, ну а католики потерпят поражение, так им поможем. Но больше я, все-таки за протестантов сыграю, как-никак мои основные торговые партнеры.
Я хочу обогатиться за счет европейской войны. И речь не только о серебре, или золоте. Люди — вот главный капитал, который приносит и серебро и безопасность, как и долгосрочную стабильность с развитием.
— Теперь рассказывай, как проходит Земский Собор, все ли хорошо! — повелел я.
Вопрос о развертывании религиозного конфликта в Европе важный, но это будет через года. А вот понять, как работает моя инициатива с постоянными Земскими Соборами, сейчас важнее.
— Все добре. Были только семь человек, что кричали о русском Сейме, кабы нынче было так, как в Польше. И царя выбирать и войну объявлять. Но их никто не послушал, не стали даже рассматривать такое, — докладывал Ляпунов.