Имперский раб
Шрифт:
Потемкин с минуту сидел ошеломленный от таких рассуждений, потом встал, прошелся по комнате. Ефрем поднялся и ждал. Наконец генерал сел и жестом показал Филиппову сесть.
– А если под видом купца? – спросил Потемкин.
– Под видом купца не во все закоулки заглянуть можно. Вы сами это отметили. Всем ведь испокон веку ведомо, что многие купцы – соглядатаи.
– Ты прав, это наши доморощенные недоросли-бездельники, инородцев за скот почитают! Я-то их на войне повидал, знаю, чего они стоят… Ну-ка ответь мне, а не боишься, что продадут тебя куда-нибудь
– Ну, на галеры я точно не попаду – морей в тех краях не шибко много!
Генерал улыбнулся.
– Если попаду в крупный город какой, – продолжал Ефрем, – постараюсь выказать свою грамотность. Я же говорю – они не дураки. Цена такого раба сразу вырастет. А в рудник или в пастухи выбирают подешевше… Ну а там посмотрим. Знаниями да умениями придется доверие ихнее искать… Другого пути не вижу.
– Какую грамоту ихнюю знаешь?
– По-уйгурски писать и читать умею.
Весь разговор Ефрема и его манера держаться, эта твердость, его знания, наконец, поражали Потемкина.
– Да ты, отрок, понимаешь ли, на какую опасность себя обрекаешь?.. Пыток и истязаний не боишься? Ведь это рабство!.. К тому же мне сведения нужны, а не мученик. С этим ты, пожалуй, в монахи подавайся.
– Ваше превосходительство, – продолжал возражать Ефрем, – все должно произойти натурально и для своих, и для чужих. Если у нас действует какой соглядатай, то не придаст значения – мало ли в степи в полон попадают. Дело обычное. Азиаты не поверят до конца ни нанятому, ни даже гостю. Только убедясь на деле в добрых чувствах, хотя бы и раба.
Потемкин насмотрелся всякого, но чтобы такого!.. Он некоторое время сидел молча, разглядывал этого необычного молодого человека.
– Ты твердо решился? – спросил наконец.
– Я присягу давал, что живота не пожалею. Готов государыне и Отечеству послужить где нужно! – Будто возражая, но без затей ответил Ефрем.
– Это хорошо, но скажи, как же ты сотворишь все это? Что, вот так выйдешь в степь и заорешь, мол, не надобно кому полоняника, дешево, мол, налетай! Так, что ли?
Ефрем засмеялся, не сдерживаясь. Улыбался и Потемкин.
– Нет, конечно, – ответил Ефрем. – Направьте меня куда ни-то поближе к тем краям якобы для продолжения службы, поскольку язык ихний знаю, а там я должен сам случай сыскать или использовать… Главное, убегать натурально, когда случится. Вот и вся хитрость.
– А ну как они тебя пленить не захотят и подстрелят, а?
Ефрем подумал немного, пожал плечами и сказал:
– В этом и есть риск!.. Помолитесь тогда обо мне – и все.
Потемкин встал, поднялся и Филиппов. Генерал обнял солдата, отстранил.
– Ну что же? Бывало, что и рабы первыми лицами государств становились. Из истории мы примеры имеем… Опыта у нас в этом деле пока мало, а вернее вовсе нет!.. Дерзай! Все, что надобно для дела, – говори. Деньги, припасы?..
Ефрем качнул головой.
– Ничего. Все должно быть натурально. Ан ежели кто чужой доглядывает? Сразу смекнет, откуда, мол, деньги и прочее у простого солдата?
«Каков, а! Такого и отпускать-то жаль…» – подумал Потемкин.
Встреча их была не первой, и Потемкин всякий раз исподволь выяснял сметливость молодого воина. Придумывал ситуации, испытывая, как бы стал действовать Ефрем.
Помолчав, генерал сказал:
– Известия, если только с надежной оказией в Вятку, к батюшке своему отсылай, как сам придумал… Тайнопись и цифирную секретность так и не признаешь? По-своему секретить будешь, как прошлый раз сказывал?
– По-своему, я чаю, надежнее – и не спрятано, на виду, в руках держать можно, а не соединив знания, не найдешь, – улыбнулся Ефрем.
– Да, ты, пожалуй, прав… Ну, с Богом! – Потемкин перекрестил Ефрема. – Ступай, тебя проводят.
Филиппов поклонился и вышел. «Чаю, что мы тебе еще должны будем низко кланяться!» – со светлой грустью подумал Григорий Александрович.
Так начиналось. Теперь же отряд, захвативший Ефрема и его солдат, от колодца к колодцу, ведомыми только кочевникам путями, добрался наконец до северных берегов Арала. Амантай, так звали предводителя киргизов, выбрал одинокий колодец на караванном пути, разбил свой стан и стал поджидать путников, чтобы продать пленных. Ждать, как понял Филиппов, можно было днями и неделями. Русских особо никто не охранял. Все понимали – бежать некуда. Относились к невольникам, как к лошадям на продажу. Среди киргизов нашелся знахарь. Он с усердием и, как показалось Ефрему, с любопытством лечил его раненую руку. Прикладывал жженую кошму, какие-то травы и вскоре дело пошло на поправку. Иногда Амантай расспрашивал Ефрема, сидя вечером у костра или днем в тени юрты, о России, о нравах ее и обычаях. Он оказался любознательным, сметливым и, в сущности, незлым человеком. Узнал он, что Ефрем не только языки знает, но и грамотен. А просто язык, что? На двух языках почитай вся степь говорила и казаки, и русские, обитавшие по границе. Жизнь заставляла.
Сам Ефрем узнал, что отряд Амантая – люди из одного рода, из Младшего Джуса Киргизской орды, кочевавшей в окрестностях Яика. Все они, поссорившись со своим баем – главой рода – ушли от него, и бай поклялся всех их убить. В один из вечеров Ефрем спросил Амантая:
– Выходит, вы теперь между двух огней. К баю нельзя и к русским опасаетесь. И как же теперь?
– Может, к новому русскому царю, что у казаков объявился, – пожал плечами Амантай. – Только вот говорят, что он не настоящий Белый царь. Это правда?
Ефрем ушел от ответа. Он точно не знал, как воспринимали Пугачева именно эти люди.
– У нас есть поговорка: у каждого Бог в душе, а царь в голове. Мне теперь не про царя думается… А тебе, я чаю, только и осталось, что на большой дороге промышлять? Надолго ли?
– Ты прав, пожалуй, – вздохнул Амантай, помолчал и добавил: – А как долго – это один Аллах знает.
– Хочешь научу, как выкрутиться? – Улыбнулся Ефрем.
– Ну, ну!.. И как же? – Ухмыльнулся в ответ Амантай.
– Меня ты все равно продашь! Так?