Импланты
Шрифт:
Сейчас же "барабан" представлял собой карикатуру на организм человека. Сектора вместо букв, цифр или иных условных обозначений содержали уродливые картинки легких, печени, сердца, головного мозга и прочих органов, некоторые из которых даже Евгений Михайлович не решился бы определить со сто процентной вероятностью. Слева от "барабана" располагалась большая пластмассовая красная стрелка. Ее закрепили, и Сеченову предлагалось вращать сам "барабан".
Евгений Михайлович вздохнул, глядя на все это безобразие, и крутанул пластмассовое колесо. Больше ему ничего не оставалось. Расшифровывать все изображения бессмысленно, а с картинкой, на которую
Оркестр, опомнившись от шока, вызванного неожиданным отклонением главного действующего лица от сценария, заиграл "Полет шмеля" Римского-Корсакова. Напряженная, но быстрая и волнующая мелодия вполне подходила к ситуации, и Сеченов немного расслабился.
"Барабан" замедлил ход и остановился. В секторе, который остановился напротив красной стрелки, была изображена отрезанная человеческая нога.
"Хорошо, хоть кровь нарисовать не додумались", — подумал Евгений Михайлович и повернулся к камере:
— Итак, в течение следующего месяца я жду ваших заявок, гм, по восстановлению конечностей. Переломы, вывихи, смещение суставов, просьба, не заявлять. Меня интересуют сложные и дорогостоящие операции, например, замена стопы искусственным аналогом, или восстановление чувствительности всего, что находится ниже таза. Ампутированные ступни, пальцы, атрофированные мышцы, гм, приветствуются. Доброго вам здоровья.
С этими словами Евгений Михайлович покинул студию.
Даже если после его выходки от его "шоу" откажутся все телевизионщики, он переживет — обратится к газетам и глянцевым журналам, которые с большим удовольствием пойдут на все, лишь бы повысить собственные продажи. Он найдет способы оповестить людей о той помощи, которую может им оказать, но не позволит превращать лотерею в клоунаду. Человеческая жизнь и здоровье — не те вещи, которыми можно шутить.
После съемок первой части лотереи вместо того, чтобы отправиться домой, Евгений Михайлович направился на работу. Он расстроился из-за сегодняшнего прямого эфира. Организаторы не должны были превращать серьезное мероприятие в клоунаду. Он правильно сделал, расставив все по своим местам. А теперь ему нужно успокоиться, и он отправился туда, где сделать это легче всего: в клинику.
Дома Евгения Михайловича никто не ждет. На плите стоят холодные слипшиеся вчерашние макароны, телевизор как обычно завалит рекламой, а электронный почтовый ящик спамом. Кровать будет пытаться согреть хозяина, и доктор, в конце концов, отчается, и нальет горячий чай. У него никого не было, даже собаки, ведь за ней нужно ухаживать, а он не смог бы о ней позаботиться, точно так, как не смог позаботиться о самом дорогом сердцу человеке.
В клинике все иначе, не как дома, теплее и приятнее. Хотя врачи уже разошлись по домам, и в реанимации остался только дежурный хирург и нянечка, там было много уютнее, чем в пустом и холодном доме, царило ощущение тепла, значимости, небезразличия и веры. Веры в то, что он, как человек, еще не потерян окончательно.
Евгений Михайлович, махнув рукой охраннику, въехал в ворота, оставил свой ярко-желтый "Форд" в гараже и неспешно прошелся по саду к главному входу. Вечерний ветер овевал прохладой, пахло зеленью и яблоками. Сеченов попытался улыбнуться, но получилось плохо.
Он проскользнул мимо дежурного на первом этаже, жестом показав, что ничего экстренного не случилось, и отправился в свой кабинет. Поднялся по лестнице на второй этаж, прижался к стене, пропуская необъятных размеров нянечку
Все не так уж и плохо.
До сих пор ни один человек не догадался, почему среди тех, кто желает научиться читать чужие мысли или стать самым сильным, такая высокая смертность. А все оттого, что Евгений Михайлович дорожит собственной репутацией и свободой и каждый раз придумывает новый план действий. С Блэйном он поступил смело, решив отправить певца на тот свет прямо в больнице. В остальном он действовал очень осторожно и изобретательно: давал медленно действующий яд вместо лекарств на послеоперационных приемах или назначал особые процедуры, результатом которых становились паралич и скоропостижная смерть.
Все не так уж и плохо.
Если не считать неожиданно проснувшегося чувства сомнения в правильности собственных поступков.
Сеченов подошел к двери кабинета, достал из кармана электронную карточку ключа и замер. Дверь была приоткрыта. Но он не мог оставить ее не запертой! На двери стоял автоматический доводчик, отчего дверь захлопывалась сама собой. Замок тоже закрывался автоматически, как только два датчика, установленные один на дверном косяке, другой на самой двери, контактировали друг с другом. Дверь просто не могла оказаться открытой. Если только кто-то не проник в кабинет и не сломал доводчик.
Сеченов прислушался. Из-за двери в дальнем конце коридора, где располагался небольшой тренажерный зал, доносилось негромкое бормотание приемника, но больше никаких звуков не было.
Евгений Михайлович дважды хлопнул в ладоши, включая свет, и вошел.
Он ожидал увидеть все, что угодно: валяющиеся на полу карты пациентов, разбитые стекла, может быть даже труп одной из медсестер в центре персидского коврового покрытия… но не увидел ничего. В кабинете, казалось, не изменилась ни одна деталь, даже статуэтка из белого золота в форме сердца, подаренная ему сотрудниками клиники на прошлый день рождения, стояла нетронутой, словно никто и не заходил в кабинет знаменитого нейрохирурга, пока он проводил лотерею в прямом эфире.
Сеченов оглянулся на дверь. Доводчик все-таки сломан, уродливой ножкой кузнечика торчал он, вырванный из косяка, хотя должен был соединять косяк и дверь. Пожалуй, это было единственной уликой, говорящей о том, что в кабинете побывали посторонние.
Евгений Михайлович бросился к столу. Там, в верхнем ящике тумбочки под слоем справок и выписок из медицинских карт, лежали пять тысяч кредитов — бешеная сумма, которую он не успел спрятать в сейф.
Сеченов рванул ручку, не заботясь о том, что на ней могли остаться отпечатки пальцев грабителя, и засунул руку под слой бумаг… деньги были на месте. Все пять тысяч.
— Чего же тогда тебе могло понадобиться?
Хирург медленно опустился в кресло и вздохнул. Взгляд его упал на сейф в дальнем углу справа от двери. Неприглядный с виду, он хранил внутри то, без чего Сеченов не смог бы работать — имплантаты для операций на ближайший месяц: усилитель сердечного ритма, "читатель", щитовидная железа, имплантат силы, "супер-память"… всего одиннадцать чипов общей стоимостью более ста тысяч кредитов.
Так же медленно, как садился, Евгений Михайлович поднялся, подошел к сейфу и присел рядом. То, чего он не заметил при входе в комнату, сейчас просто бросалось в глаза своей вопиющей неправильностью и невозможностью: толстые стальные петли сейфа были распилены, а сама дверца была снята и стояла, аккуратно прислонившись к тому, что раньше надежно охраняла.