Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
Через полтора месяца он пришел в норму. Из его научной работы было исключено абсолютно все, требовавшее хоть малейшей жестокости, все, что могло доставить ему неприятность или неудовольствие. Только кристально чистые химические эксперименты, разработка теоретических положений, все, что могло увлечь его, вдохновить хорошими результатами, и… ничего более.
Центр лихорадочно по всем странам искал замену Войтецкому, но ученого, способного сделать то, на что был способен Войтецкий, нигде — ни на свободе, ни в концлагерях — не находилось. Время шло. Приходилось выслушивать неприятные напоминания, исходившие откуда-то «с самого верху», и… считаться с Войтецким. Рихард Швабе по какому-то нелепому капризу Войтец-кого был переведен в Шестое — детское — отделение, заведовать которым только что, после гибели армии Паулюса и отступления войск рейха с Кавказа, был назначен
Ординатором к Войтецкому была временно назначена обнаруженная в оккупированной немцами Хорватии и вышедшая там замуж за одного из офицеров фашистского корпуса Павелича молодая женщина, муж которой в бою с партизанами был убит. Сама она обосновалась в Триесте, где добывала себе средства к существованию общением с некоторыми из обитавших там в гостиницах итальянскими, австрийскими и хорватскими офицерами. В результате этого она даже угодила в руки гестапо по подозрению в шпионаже в пользу отрядов Тито, ибо у нее при обыске были обнаружены документы, из которых следовало, что она до тысяча девятьсот сорокового года была студенткой отделения генетики биологического факультета одного из высших учебных заведений США. Подозрение, однако, не подтвердилось, тщательное расследование показало, что эта женщина по имени Неда, а по фамилии, после замужества, Тилич, в действительности оказывала специальные услуги не партизанам, а портовой жандармерии Муссолини, от коей получала регулярное вознаграждение…
Неда Тилич — темноволосая, черноглазая, грациозная и миловидная женщина — после нескольких бесед с триестинскими биологами, проверившими ее биологические познания, охотно согласилась на выгодное предложение.
Приведенная Мильнером в один из зимних вечеров в домик на квартиру к Войтецкому, только что восстановившему свои силы и душевное равновесие и даже не слишком охотно оторвавшемуся от своих раскрытых на письменном столе книг, Неда Тилич изобразила из себя спорхнувшего с небес серафима.
Она сумела с первого взгляда понравиться этому сумрачному и не слишком доверчивому человеку. У нее был приятный тембр голоса, она имела хороший опыт ласкового обращения с мужчинами, что от нее в данном случае и требовалось…
Через два дня по указанию начальства и, в общем, к удовольствию страдавшего от одиночества, обуреваемого невеселыми мыслями Войтецкого, она поселилась в четвертой, дотоле пустовавшей, комнате того же домика и жизнерадостно заявила Войтецкому, что, дескать, холостяцкий быт никого не может устраивать и потому, ничуть не мешая и не досаждая ученому своим присутствием или своей болтовней, взяла над ним шефство и вкусно ему готовила, а если ему хотелось отдохнуть от работы, то и играла на итальянской гитаре, которую привезла с собой, и пела: у нее было хорошее контральто, и она знала сотни итальянских, албанских, югославских, мексиканских и каких только захочется — горных, морских, портовых и вообще всяких-всяких — песенок!
И когда, взяв в руки гитару, она тут же, при Мильнере, запела действительно прекрасным голосом, Войтец-кий почувствовал, что с души его слетел камень. С грустью, задумчиво он улыбнулся ей. «Но он все-таки улыбнулся! — отметил про себя Мильнер. — Дело теперь пойдет!»
Из материалов дела по краже архива Вождаева
В конце 40-х годов, сообщала в 1975 году комиссия Н. Рокфеллера, специально созданная для расследования преступных деяний американской разведки, ЦРУ приступило к изучению свойств некоторых медицинских лекарств, влияющих на поведение человека, и исследованию путей их применения для нужд разведки. Эти исследования были частью более широкой программы, нацеленной на изучение возможных средств контроля над поведением человека. Помимо этого велось изучение последствий радиации, электрического тока, веществ, влияющих на психику людей, их поведение и т. д.
14
Неда Тилич внесла в жизнь Войтецкого не только устройство быта. Она была первым живым существом, непричастным (во всяком случае, пока) ко всему тому античеловеческому, что творилось в Центре, в его бесчисленных подземных казематах и сооружениях, переходах, во внешне невинных корпусах, цехах и различных строениях надземного городка. После посещения Войтецкого Тильдой, когда он, работая в Первом отделении, еще почти ничего о делах Центра не знал, ему не пришлось встречаться ни с одним человеком, который появился бы с воли. Здесь были только жертвы и палачи, только испытуемые и испытатели, истязуемые и истязатели.
Все эти нескончаемо долгие месяцы он был обуреваем только горьким сознанием своего одиночества, безволия и тоски, подавленный страхом и укорами совести, неотступно преследовавшими его (перед самим собой разве солжешь?) горькими мыслями о том, что он становится соучастником величайшего преступления и что малейшая попытка выразить хотя бы в самой слабой форме протест, отступиться от тех, кто все глубже втягивает его в пучину кровавых дел, была бы не только бесполезной, но и губительной для него. Он исчез бы из мира бесследно в таких же мучениях, в каких ежедневно исчезали здесь сотни, а может быть, тысячи людей.
А он хотел жить, любой ценой жить, сознавая подлость самого этого желания в тех обстоятельствах и на тех условиях, какие до времени обеспечивали продолжение его жизни. Он старался оправдать себя тем, что несет своей подлинно необыкновенной научной работой величайшее открытие, которое будет иметь огромное значение для всего человечества. И в ту же минуту, когда такое самоутверждение казалось ему оправданием, обязывающим его претерпеть все, он с презрением к самому себе обличал себя: о каком человечестве можно думать здесь, в этом великолепно организованном могущественнейшим государством гнезде преступников, которые любое, самое гениальное открытие используют в самых античеловеческих целях! Для кого же старается он? Ведь им руководит только чувство гадкого страха… И что же теперь поделать, если на пороге к великому открытию он оказался нужен не миру гуманности и добра, а безумцам, маньякам, превращавшим свой мир в гигантскую банду преступников, ведущих планету к уничтожению человечества… Да, он, Войтецкий, в их власти, он бессилен и слишком слаб духом и боязлив, чтобы хотя бы наложить на себя руки, как сделали это многие другие германские ученые, оказавшиеся в подобном ему положении. Он понял, что будет работать при любых обстоятельствах, пока ему эту возможность дают, на кого бы он ни работал. Свое открытие он сделает. Не может быть, чтобы рано или поздно его открытие не дало бы положительного эффекта, а его имя не осталось бы в веках! Если человечество уцелеет, у него найдутся последователи, которые продолжат его работу, и не только во вред, но и на благо всему человечеству. В сущности, он сейчас находится в том же положении, в каком пребывают физики, поставившие своей целью добиться расщепления атомного ядра. А если добьются? Первое, что будет создано ими, что заставят создать, — это атомная бомба! Слава Богу, что пока ее еще нет! Но ведь будет, будет!..
Почему Тильда не пишет, не прислала ни одного письма? Здорова ли? Жива ли?.. А милая маленькая доченька, что с нею, где она, знает ли, как мучительно жить здесь ее отцу?
А может быть, Тильда не пишет просто из предосторожности? Что, в самом деле, напишешь в письме сюда, в письме, которое будут мусолить пальцы фашистских рук? Ну хотя бы два слова, всего бы только два слова: «Живы, здоровы!» Но ведь такими словами во время войны и лгут, жалея того, кому пишут, не решаясь сказать правду! Бывает так! Если бы, конечно, эти два слова написаны были собственной рукой, то все-таки они значили бы: «Живы»… Но письма нет… А может быть, Мильнер — этот или какой-либо из тысячи других мильнеров — держит его у себя?
А когда появилась в квартире и в лаборатории эта странная и, судя по обращению, очень милая Неда, в ее взглядах, в заботе, в выражении лица и в словах Войтецкий почувствовал мягкую ласковость, легкую доброту, которой так ему не хватало, он принял ее как дар божий, не размышляя, искренна она с ним или нет и почему она такая…
Из протокола допроса Олейниковой Ирины Станиславовны, магнитофонная запись
Мне 15 лет, у меня отчим академик, отец умер, мама не работает… В компанию взрослых женщин я попала полгода назад, сначала было интересно, потом мне посоветовали: попробуй. И совсем это не страшно, сперва было противно, но зато денежно, не надо постоянно клянчить деньги… Наша группа «паслась» возле Литературного кафе, там очень приятный заведующий, он нас иногда «подкармливает», в том смысле, что советует, где раздобыть клиента поприличней. Он мне даже паспорт достал, как будто мне девятнадцать, и специальную косметику, чтобы казалась взрослее… Однажды заведующий кафе попросил меня рассказать о некоторых моих клиентах-ученых. Я это без труда сделала, поскольку они, эти два кандидатишки, занимались тем же, чем мой отчим. Отчимом заведующий тоже заинтересовался: говорит, ради любви к искусству… У меня отчим биолог-генетик. Нет, с иностранцами я не вижусь, это другая компания, но заведующий кафе Левитин обещал познакомить.