Импровизация на тему убийства
Шрифт:
Растянутый на долгие годы акт суицида собственной матери шокировал Ника. Он решил, что страдалицу надо вылечить от алкоголизма и дать ей шанс счастливо стареть до смерти.
Людмила Витальевна сопротивлялась этому плану, как умела: напивалась, в любой момент, когда Ник не мог ее контролировать, сбегала от врачей, удирала из клиник, даже меняла места жительства и замки на дверях.
Но вскоре случилось страшное: у Витальевны обнаружили рак. Возможно, она и не очень-то расстроилась, но Ник испугался страшно. Лечение было дорогостоящим, а денег не хватало. Более того, на какой-то стадии болезни лечащий
Тогда Ник продал что было, влез в долги и сначала арендовал, а потом и купил полуразвалившийся кондитерский цех одного из хлебозаводов. Он был очень молод, не имел в делах никакого опыта и был доведен до отчаяния, именно поэтому у него все и получилось. В делах двадцатишестилетнему парню помог друг его покойного отца – Вадим Сидорович Мащенко, то есть Сидорыч.
Всего за год Сухарев сумел заработать денег и на лечение матери, и на приличную жизнь для нее и для себя. Он женился, купил дом, новую квартиру для своей матери. В девяносто девятом, после смерти жены, Сухарев отказался от планов развивать булочный бизнес, а потом и вовсе продал свой хлебозавод и занялся строительством ресторана. Когда же появилось здание, несуразное для людей, выросших в эстетике хрущоб, все вокруг решили, что вот и пришел конец процветанию этого хорошего парня – Ника Сухарева.
Через несколько лет после этого он сделал мне предложение. Ресторан требовал больше сил, чем прежний бизнес, а Митька постепенно выходил из-под контроля.
Действительно, развлекательный комплекс «Джаз», придуманный и построенный моим супругом, отнимал у него по двадцать часов в сутки. Это было заведение невероятного для Гродина масштаба и формата.
Располагался «Джаз» в центре города, на месте жутких трущоб. Это был район бараков, где когда-то жили люди, занятые созидательным трудом на строительстве Гродинского химического завода. Планировалось трущобы эти снести, как только строителей переведут на другой гигантский объект. Вот только Советская власть решила сэкономить. Рабочих, инженеров и даже ученых-химиков, собранных по всей стране для реализации великой идеи (сейчас никто не помнит – какой), тоже поселили в эти самые бараки.
Уничтожили их только пять лет назад. Теперь на этом месте стоял «Джаз» – невероятное здание невероятной формы, фасады которого были облицованы листами гофрированной стали. Местный архитектор, представьте себе, подражал Фрэнку Гери, и хочется заметить, собезьянничал он ловко. Наш «Джаз», конечно, был в десятки раз меньше и не настолько великолепен, как Музей Гуггенхайма в Бильбао, но аналогии имели место быть. Я была в Испании, в этом самом Бильбао, – великий старший брат «Джаза» показался мне родным.
Строительство этого чуда-юда было делом непростым. Впервые увидев эскиз нового здания, Ник пришел в полный восторг и поклялся усами своего дедушки, что постоит это во что бы то ни стало. А стало это в большие деньги и в долгие сроки строительства.
Интересно, что здание развлекательного комплекса имело два основных входа с двух параллельных улиц. То есть его ширина вполне соответствовала ширине небольшого квартала между улицами Ленина и Менделеева. Вход в ресторан находился на улице Ленина, а в ночной клуб – с Менделеева.
Так было специально задумано: ресторан – для респектабельной публики, а ночной клуб – для шухерной молодежи. Встречаться тем и другим было ни к чему. Что хорошего, если обкуренная дочка председателя городской думы со своим бойфрендом-наркоманом встретит у ночного клуба своего папу, обнимающего блондинку, но не маму? Кому от этого будет приятно?
В комплексе были еще и бар «Хемингуэй», и боулинг, и бильярдная, и много чего, куда можно было попасть и со стороны ресторана, и со стороны ночного клуба.
За всю свою жизнь в ресторанах я провела не слишком много времени, поэтому мои восторги по поводу интерьера комплекса «Джаз» звучали бы слишком провинциально даже для нашего захолустья. Но «Джаз» нравился и тем, кто видел гораздо больше моего. Все-таки это было достаточно красиво: черные и белые плитки на полу, выложенные в шахматном порядке, красные кирпичные стены, украшенные черно-белыми фото Эллингтона, Армстронга, Глории Гейнор, Утесова, знаменитых диксилендов и видов Нью-Йорка начала двадцатых годов прошлого века. Мебель выглядела тоже очень солидно: белые кресла и черные диваны, белый рояль на небольшом подиуме, по вечерам выполнявшем роль сцены. Под потолком висели сверкающие люстры – самая помпезная деталь на общем черно-белом фоне. Люстры зажигались только во время банкетов. В остальные дни, в том числе и во время джазовых концертов, в зале царил полумрак.
Глава 5
Несмотря на невероятное количество удовольствий, которое вмещал «Джаз», само, с позволения сказать, здание комплекса общественностью воспринято не было.
Однажды, как рассказывал мне Сидорыч, ставший свидетелем этой истории, даже случился митинг против существования несуразного здания. Пришли на него, правда, всего пять человек, протестующих по-настоящему, и еще около пятнадцати сочувствующих. Все пятеро активистов были жителями соседних домов, честно говоря, сумасшедшими старушками. Они считали здание «Джаза» уродливым наростом на теле города и призывали горожан собраться и снести его к чертям собачьим.
Митинг проходил в ноябре. Холод стоял жуткий, а из ресторана доносились ароматы горячей еды. Бабульки, сглатывая слюну, отчаянно скандировали: «Снес-ти! Снес-ти!» Демонстранты перегородили парковку, и Ник из окна наблюдал, что уже вторая машина с голодными потенциальными посетителями не смогла припарковаться у «Джаза». Тогда он вышел из здания и самым любезным образом обратился к посиневшим от холода старым курицам:
– Здравствуйте, уважаемые дамы! Я – хозяин этого ресторана. Мы обязательно снесем это безобразное здание. Когда-нибудь, – уточнил он, улыбаясь.
Манифестанты притихли. Они не ожидали увидеть перед собой кого-нибудь, кроме грубых охранников. Сухарев продолжил в том же тоне (лично я думаю, что он изображал дворецкого Бэрримора):
– Если честно, то я сам с удовольствием присоединился бы к вашему митингу, но для меня на улице слишком холодно. Я уверен, что вы тоже замерзли и устали. Поэтому я приглашаю вас на обед!
Да, Ник накормил и напоил вредных активисток. Более того, он узнал их адреса и с тех пор отправлял им корзинки со всякими вкусностями к каждому празднику.