Имя богини
Шрифт:
– Я засыхаю, как дерево в жару, – тихо жаловалась она Воршуду.
Он понимающе кивал и приносил в шлеме воду, выливая ее на Каэтану. Та жмурилась и отфыркивалась, но ей этого было недостаточно. А воду в степях Джералана надо было беречь.
Через два дня она опять впала в беспамятство.
Первый раз их настигли уже у входа в ущелье, где несколько лет назад принял неравный бой с армией Зу-Л-Карнайна маленький отряд под предводительством хана Богдо Дайна Дерхе.
Конные тагары, дико крича и размахивая длинными копьями, догоняли путешественников. И намерения у них были явно не самые миролюбивые. Зу-Самави
– Может, одумаются, – сказал командир, поворачиваясь к Джангараю и Ловалонге. – Но я бы не стал очень на это рассчитывать. Похоже, что они решили отомстить за смерть своих воинов. Место это памятное.
– Когда император узнает об этом... – запальчиво начал один из тхаухудов, но Зу-Самави перебил его:
– Если император узнает об этом... Я предлагаю вот что, – продолжал он. – Мы остановимся у входа в ущелье и задержим тагар на столько, на сколько хватит наших сил. А вы тем временем берите госпожу и пытайтесь прорваться в долину. Еще немного – и вы вступите на территорию, куда тагары заходят очень редко. Торопитесь.
Джангарай, Ловалонга и Бордонкай были солдатами. Они не стали спорить, понимая, что это единственный шанс довезти Каэ живой до Онодонги. Им не хотелось бросать товарищей в опасности, они не могли бежать от врага, но Каэ металась в бреду, и жизнь ее висела на волоске.
Бордонкай зарычал от бессильного гнева и обратился к друзьям:
– Кому-то из нас все равно нужно остаться, хотя бы затем, чтобы отвлекать на себя внимание. К тому же отряд наш сильно поредел в последнее время. Я останусь, помогу, а потом догоним вас у самого хребта. – Но было видно, что он и сам не верит в эту возможность.
– Кому-то нужно остаться, – согласился Ловалонга. – Только ты, Бордонкай, до последнего должен находиться при госпоже. Из нас всех ты сильнее и надежнее. И Джангарай должен ехать – здесь не пофехтуешь, мастер, – обратился он к ингевону, который уже собирался горячо возражать.
Он впервые назвал Джангарая мастером, и того так потрясло это обращение, что он не нашел нужных слов протеста.
– А я действительно останусь. Все-таки я командовал гвардией, и о таких воинах, как тхаухуды, приходилось только мечтать. Через полчаса враги будут здесь. Если это лишь демонстрация силы и они не намерены нас атаковать, то мы с отрядом Зу-Самави нагоним вас через несколько часов. Если же придется принять бой, то лучшего места нам не найти.
Альв подбежал к Ловалонге и схватил его за руку:
– Ты должен, слышишь, ты должен выжить и догнать нас. Ты нам нужен! И Близнецы стояли не скрывая своих слез, и суровый аллоброг вдруг расплылся в юношеской нежной улыбке:
– Я постараюсь. Обещаю, что сделаю все, чтобы догнать вас.
Они попрощались у скалы, похожей на барса, окаменевшего в момент броска.
Отряд готовится принять свой последний, самый славный бой. Правда, про то, что он будет самый славный, они не знают, да и не узнают уже никогда. Но то, что он последний, ясно даже зеленому новобранцу – не только ветеранам, прошедшим за своим императором четверть мира.
Вот они стоят – ветераны, покрытые шрамами, цвет гвардии, гордость родных и друзей. Любому из них чуть больше двадцати пяти лет; только Зу-Самави по их меркам стар – ему минуло
Талисенна Элама, знаменитый западный воин, расставляет их в этом ущелье, как в крепости. Каждый тхаухуд будет защищать один-единственный камень или поворот тропинки. И это важнее, чем отстоять от врага-целый город.
Бордонкай, торопясь, выворачивает огромные валуны, напоследок пытаясь помочь своим друзьям.
– Ловалонга, – говорит он и сжимает аллоброга в мощных дружеских объятиях.
У талисенны трещат доспехи, и он говорит, улыбаяськ
– Не удуши, великан. Не помогай тагарам.
Затем Ловалонга долго всматривается в лицо госпожи. Она бледна, но ее горячая сухая кожа пышет жаром.
Глаза закрыты, а губы шевелятся. Но ни слова не слышит рыцарь. Он смотрит на нее так долго, как только возможно, а затем дает знак рукой.
И вновь совсем маленький отряд торопится на восток. Впереди скачет альв – он машет мохнатой ручкой до тех пор, пока его можно видеть. Следом несется несносный ингевон, мастер фехтования, шутник Джангарай, Ловалонга все еще слышит его прощальные слова:
– Ты самый лучший друг, который у меня есть. Я буду верить...
– И я буду верить, – говорит талисенна, – до последнего.
Летит как на крыльях вороной конь под пустым седлом, а следом торопится седой скакун с двойной ношей – Бордонкай бережно прижимает к себе безвольное, тело госпожи и поэтому не может помахать на прощание, но он оборачивается, и острый взгляд Ловалонга различает это. А когда уже ничего нельзя увидеть, Ловалонга знает – Бордонкай все равно оборачивается...
Близнецы Эйя и Габия торопятся следом за друзьями. Перед тем как сесть на своего коня, Габия подходит к Ловалонге и становится на цыпочки, целуя его прямо в губы. При всех.
– Я люблю тебя, – говорит она. И хотя Габия ни о чем не спрашивает, он понимает, что нельзя отпускать ее в путь с грузом горя и пустоты.
– Я люблю тебя, – тихо шепчет он, целуя ее закрытые глаза.
Какая разница, кого он любит, если сегодня талисенна принимает участие в своей последней битве. Пусть будет счастлива волчица, сестра урахага – зеленоглазая Габия.
Если бы время было милосердно, они нашли бы нужные слова. Но время – жестокий бог. Оно торопит, подгоняет и не желает ждать. Маленький отряд скрывается вдали, и Ловалонга повторяет, не стесняясь присутствия воинов:
– Я люблю тебя... Каэ.
Это был не очень долгий бой. Тагары не стали тратить время на пустые переговоры. Они спешились, выстроились цепью и пошли в ущелье. Зу-Самави и Ловалонга были уверены, что тагар кто-то предупредил о том, что их отряд будет небольшим. Поэтому у противника налицо явное численное превосходство. И, не надеясь остановить врага, тхаухуды во главе с эламским талисенной встали насмерть, чтобы задержать противника настолько, насколько это было возможно.
Когда воины Джералана вошли в узкий и тесный проход между двумя скалами, закрываясь щитами от стрел, которыми их мог осыпать спрятавшийся в засаде противник, в ущелье было тихо. Никто не препятствовал ханским солдатам осторожно продвигаться вперед. И только когда человек пятьдесят уже зашли довольно далеко негромкий властный голос скомандовал: