Имя мне — Легион
Шрифт:
— Очень плохо. Значит, пора сказать вам «прощай». А мне казалось, что вы — нечто лучшее.
— Это ничего не значило, — возразила она убежденно. — Это только ради того, чтобы доставить вас туда.
— Может быть. Но вам все еще хочется знать, и это будет всегда — и вы никогда не узнаете…
— Боюсь, мы будем вынуждены применить наручники, — сказал сопровождающий.
— Конечно.
Я протянул руки, но он, почти извиняясь, проговорил:
— Нет, сэр. За спину, пожалуйста.
Так я и сделал, а
— Да, вот что, — сказал я. — Только из любопытства и вот почему, так как я сказал тебе об этом прямо. Ты выяснила, почему те двое вломились в мою каюту, допрашивали меня и чего они на самом деле добивались? Если можно, я бы хотел это знать, а не то меня будут мучить дурные сны.
Она поджала губы, задумавшись чуть-чуть я полагаю, затем сказала:
— Они из Нового Салема, города-пузыря с Северо-американского континентального шельфа. Они боялись, что в результате проекта «Румоко» их купол будет разрушен.
— Так и случилось? — спросил я.
Она молчала.
— Пока неизвестно, — сказала она. — Город пока молчит. Мы пытались пробиться к ним по радио, но там какие-то помехи…
— И что вы думаете насчет этого?
— Мы еще не смогли установить связь.
— Вы хотите сказать, что мы, возможно, уничтожили город?
— Нет. Эта возможность минимальна по прогнозам ученых.
— Ваших ученых, — уточнил я. — У их ученых было другое мнение.
— Конечно, — согласилась она, — противники были всегда. Они посылали диверсантов потому, что не верили нашим ученым… Но вывод…
— Простите, — прервал я.
— За что?
— За то, что сунул парня под душ. Ладно. Спасибо. Я мог бы прочитать об этом в газетах. А теперь отправляйте меня на Шпицберген.
— Пожалуйста, — откликнулась она. — Я только выполняла свой долг. И думаю, что это правильно. Возможно, ты чист, как снег и лебяжий пух. Если есть тому причина — они узнают ее в очень короткое время, Ал. Тогда… тогда то, что я задумала… то, о чем я говорила прежде, будет оставаться правдой.
Я усмехнулся:
— Ладно, я уже сказал «прощай». Спасибо за ответ на мой вопрос.
— Не надо маня ненавидеть.
— Не переживай. Я никогда не доверял тебе. — Она отвернулась. — Спокойной ночи, — пожелал я ей уже в спину.
И они повели меня к вертолету. Мне помогли взобраться в кабину. Там было двое охранников и пилот.
— Она любит вас? — спросил человек с пистолетом.
— Нет, — ответил я.
— Если она права и вы чисты, захочется ли вам увидеть
— Я никогда больше не увижу ее, — ответил я.
Усадив меня в конце салона, они с приятелем сели у окна и подали знак.
Машина затряслась, и мы взлетели.
Внизу громыхал, пылал и плевался Румоко.
ЕВА, ПРОСТИ МЕНЯ. Я НЕ ЗНАЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПРЕДПОЛАГАЛ, ЧТО ВСЕ МОЖЕТ КОНЧИТЬСЯ ТАК, КАК КОНЧИЛОСЬ.
— Предполагалось, что вы можете быть опасным, — сказал человек справа. — Пожалуйста, не пытайтесь ничего затевать.
«АВЕ, АТКУ, АВАТКУ», — сказал я в душе своей.
«ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА», — сказал я Швейтцеру.
После того, как я получил деньги у Вэлша, я вернулся на «Протей» и провел в раздумьях несколько дней. После этого, не получив никаких результатов, я отправился пить с Биллом Меллингсом. Кроме всего прочего, я воспользовался оборудованием, чтобы «прикончить» Швейтцера. Я не рассказал Биллу ничего, кроме истории о девушке с большими грудями.
Затем мы на пару дней закатились на рыбалку.
Я больше не существовал. Я вычеркнул Альберта Швейтцера из мира. И я сказал себе, что вообще не хочу существовать.
Если вы должны убить человека — должны, имея в виду, что нет иного выбора — я полагаю, это наверняка жуткое и кровожадное дело, так что оно жжет вашу душу и еще больше поднимает в вашем сознании цену человеческого существования.
Тем не менее, я убил по-другому.
Все было тихо и мирно. Я выработал в себе иммунитет к этой штуке, и вряд ли многие о ней слышали. Я открыл кольцо и выпустил наружу споры. Этого хватило. Я не знал имен ни моих сопровождающих, ни пилота. Я даже лиц их толком не разглядел.
Эта штука прикончила их за тридцать секунд, и я снял наручники секунд за двадцать, как и предполагал.
Я разбил вертолет о берег, растянул при этом себе правое запястье, выбрался к дьяволу из машины и отправился пешком.
А выглядели они как умершие от инфаркта или инсульта — на кого как подействовало.
И в результате я чувствовал себя отвратительно. Свое собственное существование я ценю гораздо ниже, чем кто-либо другой. Но это не значило, что я не чувствовал себя как в пекле.
Думаю, Кэрол догадалась, что произошло, но Центр принимает только факты. Я видел, что в кабине достаточно морской воды, чтобы уничтожить все споры. Ни один анализ не докажет, что их убил я.
А тело Альберта Швейтцера, несомненно, смыло приливом из открытой кабины.
Если я когда-нибудь встречу тех, кто успел познакомиться с Алом, я буду кем-то там еще с подходящей биографией и приметами, так что этот человек будет введен в заблуждение.