Имя мне — Легион
Шрифт:
Я изучал дзю-до. Как, известно, есть три школы: кодокон (японский стиль), будо кваи и система Французской федерации. Последние две очень много заимствовали из правил первой за небольшим исключением: там использовались те же броски, захваты и другие приемы, разве что более грубо. Простой стиль был приспособлен к нуждам людей низкорослой, маленькой расы и больше основывался на скорости, ловкости и отточенности, нежели на физической силе. Две последние системы заимствовали основы техники, хотя это была ухудшенная копия. И это мне подходило: я был большим и неуклюжим. Единственное, что мне мешало — моя расхлябанность. Если вы
После того, как кончились занятия всей этой физкультурой, я штудировал и слесарное дело. Немало времени отняло изучение способов взлома даже самых простых замков, и я до сих пор полагаю, что наиболее эффективный способ кражи — высадить дверь, сгрести, что подвернется под руку, и бежать со всех ног.
Нет, я не отвергал путь совершения преступлений. Были люди, которые совершали преступления, и были люди, которые их не совершали.
Я изучил все подробности того, что, по моему мнению, должно было пригодиться. Я пока, возможно, и не специалист во всем, за исключением своего собственного необычного способа существования, но все же много знаю о всяческих малоизвестных вещах. И у меня было преимущество в моем способе существования — точнее, несуществования.
Когда наличность моя начала подходить к концу, я решил разыскать Дона Вэлша. Я знал, кто он таков, хотя он обо мне ничего не знал и, надеюсь, никогда не узнает. Так я выбрал себе способ зарабатывать на жизнь.
С тех пор прошло десять лет, и у меня до сих пор нет оснований жаловаться.
Как бы то ни было, я посылал открытку Дону каждое Рождество.
Не знаю, решили ли они, что я вожу их за нос. Они говорили что-то о моем индексе склонности к насилию, а это значило, что у них есть либо мое личное дело, либо доступ к Центру. Это означало, что я удержал равновесие вплоть до кануна «Румоко».
Будильник был установлен на 5.45, и я перевел его на восемь. Если уж им так много известно, то наверняка они знают и расписание дежурств.
Итак, наступил перелом. Целый месяц я провел здесь, держа свою руку на грохочущем пульсе проекта «Румоко». Вот только если они знали, сколько времени у меня действительно оставалось — срок, в который их работа закончится, они могли — возможно, даже должны были, протянуть время и придерживать меня. Мне нельзя было оставлять их в моей каюте на целый день, ну а единственная альтернатива — передать их службе безопасности корабля прежде, чем я вытрясу из них их задание — мне страшно не нравилась, так как я не знал, был ли на борту их сообщник, а то и больше, кем бы они ни были, и не затеяли ли они еще чего-нибудь после того, как их фокус с Джи-9 не прошел, как было задумано. Во всяком случае, что-то должно было быть приурочено к 15 сентября, плановой дате проекта.
Для того, чтобы заработать вознаграждение, я должен был передать посылку. Но до сих пор ящик был пуст.
— Джентльмены, — сказал я, и мой голос показался мне чужим, с замедленными рефлексами. Поэтому я постарался делать поменьше движений и говорить медленно
— Вы не правительственные агенты, — продолжал я, вглядываясь то в одного, то в другого. — Нет. Вы защищаете чей-то частный интерес. Будь вы агенты, вы, несомненно, должны были убедиться, что я не один. Вы прибегли к крайним мерам, вынужденные допрашивать меня таким манером, так что я догадываюсь, что вы штатские, и толкнуло вас на это что-то отчаянное. Это заставляет меня связать ваши действия со вчерашней попыткой диверсии с аппаратом Джи-9 — да, назовем это диверсией. Вы знаете, что это так, и я знаю, что вы это знаете — после того, как я слазил в него, и ожидаемого результата не получилось. Очевидно, это толкнуло вас на сегодняшние действия. Поэтому я даже не задаю вам вопроса об этом.
Затем примем во внимание, что я принял сказанное вами за чистую монету — я мог бы вынуть документы из ваших карманов, если они там есть, но ваши имена мне ни к чему. Так что и в карманы к вам я не полезу. В действительности мне нужен ответ только на один вопрос, и это, возможно, не принесет вреда ни вам, ни вашему нанимателю или нанимателям, которые, несомненно, откажутся от вас.
— Я хочу знать, кого вы представляете, — сказал я. — Зачем? — спросил высокий, и хмурый взгляд его упал на меня. У рта его был рубец, который я раньше не заметил из-за маски.
— От этого зависит ответ — почему вас послали?
— И чем это кончится?
Я пожал плечами:
— Может быть, личной местью.
Он покачал головой.
— Вы тоже на кого-то работаете, — сказал он, — и если это не правительство, то все равно кто-нибудь из тех, кто нам не по душе.
— То есть, вы признаете, что вы не независимые подрядчики. Если вы не говорите мне, на кого вы работаете, может быть, вы скажете, для чего хотите сорвать проект?
— Нет.
— Ладно. Вывод один — вы связаны с каким-то крупным нанимателем, который является противником проекта. Как это звучит? Могу я сделать такое допущение?
Коротышка засмеялся, и второй оборвал его быстрым свирепым взглядом.
— Ну, с этим покончено, — сказал я, — перейдем к другому. В моих руках и ваша смерть, и ваше спасение. Я могу даже предположить, что этой каютой заинтересуются ваши друзья, которые вовсе не предполагали просто дурачиться и могут войти на сцену в последнем акте, перед тем, как вам будет крышка. Как это звучит?
— Прослушивается это место или нет?
— Конечно, нет, — сказал его напарник, — только держи пасть закрытой.
— Ну, как это звучит? — повторил я.
Он снова покачал головой.
— Альтернатива — рассказ всей истории — о наркотиках, допросах и вообще. Как же это звучит? Или вы хотите дотянуть допрос до пыток?
Высокий подумал и снова покачал головой.
— И вы это сделаете? — спросил он меня.
— Да.
Казалось, он обдумывает это.