Имя мое легион
Шрифт:
Но об этом пронюхали американские журналисты. Все такие шустрые еврейчики. Они сразу учуяли, что она тоже немножко еврейка, ну и давай ее мутить, обещают ей золотые горы. А она боится. А когда она увидела эту вашу машину, она подумала, что это за ней – какой-то большой черт из КГБ, из 13-го отдела. Но больше всего она испугалась вот этого значка…
Акакий Петрович наклонился вперед и стал рассматривать большую звезду, наклеенную в правом углу ветрового стекла, где обычно прикрепляют служебные пропуска. Это была звезда вроде обычной
– Что это такое? – спросил Акакий Петрович. Борис покосился на эмблему 13-го отдела, оставшуюся еще от тех времен, когда этой машиной пользовался Максим:
– Не знаю. Чепуха какая-то.
– Все это, конечно, чепуха, – кивнул Акакий Петрович, – Но уж вы, пожалуйста, ставьте эту машину подальше от дома. А то эта княгиня Сибирская совсем с ума сойдет.
С тех пор Борис старался показываться в доме князя Сибирского как можно реже и почти все время проводил с Ниной на пляже. За дочерью уныло плелся папа, а за папой – мама. Они располагались на песке и наблюдали за купающимися.
Чтобы избавиться от бдительных взоров родителей, Нина выдумала маленький трюк: она уплывала с Борисом за перевернутую лодку, стоявшую на якоре недалеко от берега, и там они потихоньку целовались. А Борис выдумал еще проще – нырять и целоваться под водой. Прямо под носом у папы с мамой.
После одного из таких подводных поцелуев Нина выплюнула воду изо рта и поморщила носик:
– Целоваться —.это просто. Но что потом?
– А потом поженимся, – сказал он.
– Н-да, но я немножко боюсь.
– Чего же тут бояться?
– Видишь ли, у меня была одна большая любовь…
– Ну и что ж тут такого? И у меня были.
– Да, но я боюсь, что эта любовь может вернуться…
– А кто это?
– Это секрет… Но это совсем не то, что ты думаешь. Видишь ли, технически я еще девушка. Но вообще я большая бе-е-е. Вот я и боюсь, что мы поженимся, а потом я буду тебе изменять.
Он нырнул и потащил Нину под воду, чтобы поцеловать ее. Но вместо поцелуя получил удар ногой в живот.
– Я не шучу, – усмехнулась техническая девушка. – Если я с тобой целуюсь, то это еще ничего не значит. Иногда я и с подушкой целуюсь.
Несмотря на свою техническую невинность, в выражениях Нина не стеснялась. Вечером ей захотелось пойти погулять, а папа стал ворчать, что для приличных девушек уже немножко поздновато. Нина уперла руки в боки:
– Не бойся, я детей в подоле не принесу. – Она демонстративно мотнула подолом и выскочила из дома.
Техническая девушка знала все укромные закоулки в Березовке. Взяв Бориса за руку, она уверенно вела его в темноте вдоль берега озера, между грудами камней и поваленными бурей деревьями. Так они добрались до маленького песчаного мыса.
По другую сторону озера молчаливо повис лунный диск. По черной вояе переливалась мерцающая лунная дорожка. Нина опустилась на песок, натянула юбку на колени и с сожалением вздохнула:
– Эх, когда-то я целовалась здесь с моей большою любовью. Как говорят поэты: «Изо всех невозможно-возможных возможностей – ты всех невозможней – и всех милей.»
– А что же там такого невозможного? – поинтересовался Борис.
– Ты этого все равно не поймешь. Это у тебя все так просто. А у других это далеко не так просто. Ух, опять эти проклятые комары. – Она хлопнула себя по обнаженной руке и сладко зевнула. – Ну что ж, хорошего понемножку. Пошли домой!
Иногда после работы Борис заезжал на радио «Свобода» и провожал Нину домой. В переулке Энтузиастов было, как всегда, тихо и пустынно. За крышами домов громоздились закатные облака, как сказочные горы, за которыми начинается страна грез. От остывающей земли, от запаха Нининых волос, от облаков в небе – ото всего этого исходил далекий манящий зов.
Борис чувствовал себя небожителем и парил в перманентном блаженстве, по ту сторону добра и зла. Он раскинул руки и потянулся, словно собираясь взлететь. Потом его руки, как два больших и ласковых крыла, сомкнулись вокруг Нины. Да так, что у нее захватило дыхание.
– Тише, ты, – прошептала она. – Ты меня раздавишь.
– Эх, хорошо быть любимцем богов, – сказал он.
– Вот это-то и плохо, что ты любимец богов. Боюсь, что мы с тобой классово чуждый элемент.
– Теперь бесклассовое общество.
– Я не шучу, – шептала она. – Я совершенно серьезно.
– А что такое?
– Если ты любимец богов, то таких, как я, боги не любят.
– Почему?
– Я боюсь, что я немножко ведьма.
– А это мы сейчас проверим. Говорят, что ведьмы не могут любить. А ты меня любишь?
– Да, кажется… немножко.
– Ну и прекрасно, – решил любимец богов. – Тогда ты будешь моя любимая ведьма. Это даже интересно.
Чтобы проверить, ведьма Нина или нет, Борис прислонял ее около каждого дерева и целовал. Целовалась она вполне прилично. Только почему-то все время косила глазами по сторонам. Только они прислонились у следующего дерева, как Нина вздрогнула и отскочила в сторону.
В вечерних сумерках маячила унылая фигура Акакия Петровича. Нина недовольно фыркнула:
– А ты что здесь бродишь?
Папа виновато понурил голову и юркнул в калитку.
– Это он меня караулит, – объяснила Нина. – Боится, чтобы я тебя не испортила.
В душе Нины совмещались детская мечтательность и холодная деловитость, приятное целомудрие и еще более приятное бесстыдство, неуверенность в одном и бесконечная самоуверенность в другом. Сегодня она, потупив очи, щебечет, что выйдет замуж за самого распростецкого Ваньку и пойдет за ним на край света. А завтра уверяет, что она замуж не-выйдет, а станет карьеристкой. Потом опять передумает: