Имя твоё...
Шрифт:
– Что? – сказала она, и я почувствовала, как ее бьет дрожь, это ощущалось даже в коротком, сказанном ею слове. Я обняла маму за плечи, и ее дрожь передалась мне, стало холодно, зуб не попадал на зуб, мне пришлось обнять вас обеих, и согревать теплом – не своим, мне и самому почему-то стало холодно, а теплом, которое я черпал откуда-то из источника, где тепла было хоть залейся, оно протекало сквозь меня, не оставляя ни одной калории, и нам обеим становилось теплее, будто на плечи набросили шерстяную вологодскую шаль.
– Ничего нет, – сказала я,
– Что здесь было? – спросила мама, и я поняла, что она ничего не знает или знает только то, что ей сказали в милиции.
– Мамуля, – сказала я. – Тебя… допрашивали? Где ты была, пока я…
Мама молчала, прижимаясь ко мне, и я поняла, что сначала моя очередь рассказывать. Обнявшись, мы прошли в гостиную, сели на диван, Веня каким-то образом уместился между нами, совсем не заняв места, и я начала вспоминать эпизод за эпизодом, как все было, а я напоминал, если ты забывала что-нибудь или неправильно, с моей точки зрения, интерпретировала произошедшее.
Рассказ Алины позволил и мне сосредоточиться и выстроить последовательность такой, какой она мне теперь представлялось.
Алина возвращается из Израиля, можно сказать, другим человеком. Валера встречает ее, происходит размолвка, и наутро этот тип является, чтобы окончательно выяснить отношения. В кармане у него нож – это обстоятельство играет, по-видимому, главную роль, поскольку говорит о намерении Валеры. Желание Алины видеть его мертвым (да, было такое желание, пусть мимолетное и неправильное, но было, у подсознания свои законы, мало связанные с законами общественной морали и заповедями) привело к тому, что нож, совершив необъяснимую с точки зрения физики манипуляцию, ударил Валеру в грудь. Более того – точно в сердце. Убил – и вновь оказался в кармане, да еще без следов крови на лезвии.
Это один необъяснимый факт. Далее – звонок в милицию, приезд оперативников, арест, камера и первый допрос. Все улики против Алины. Следователь, однако, утверждает, что Валеру убили предшествующим вечером – в таком случае он всю ночь пролежал в прихожей. Объяснение? Нет объяснения, разве что предположение о том, что по какой-то причине тело остывало гораздо быстрее, чем это обычно бывает.
И третий факт, который не только объяснить, но даже и понять пока невозможно: Валера неожиданно оживает и встает со стола в морге. А если бы его к этому времени успели разрезать? Патологоанатом наверняка уже готовился к этой процедуре!
Где сейчас Валера? Что он говорит – если говорит вообще?
– Доченька, – сказала мама, – я ничего не понимаю. Этого не могло быть, так не бывает…
– Да, – согласилась я, – но со вчерашнего дня жизнь стала совсем иной, со мной происходит только то, чего не бывает, и хорошее, и плохое тоже.
– А твой Веня… – осторожно сказала мама, – он и сейчас нас слышит? И даже видит?
– Конечно, – сказала я. – Ты думаешь, я была бы так спокойна, если бы его не было со мной?
– Спокойна… – мама поджала губы, и я прекрасно поняла, о чем она подумала. Нельзя было позволять ей думать в этом направлении, и я сказала:
– Теперь твоя очередь. Что тебе сказали в милиции?
– Я поняла, что с тобой что-то случилось, – начала мама, – и поехала с работы домой, а не к памятнику, что мне было делать у памятника, что-то подсказывало мне – там тебя не дождаться. Приезжаю, а здесь милиция, меня в квартиру не пускают, я кричу, ничего не понимаю, один там был такой… Я в званиях не разбираюсь… Начальник, в общем. Вежливый, но сам как сталь. Посадил в машину и привез куда-то. Отделение милиции, но не наше, это точно, дорогу я не помню, все было в каком-то тумане. И там он сказал: ваша дочь, мол, убила своего… э… в общем, сама призналась.
– Какой негодяй! – воскликнула я. – Ни в чем я не признавалась!
– Я сказала, что ты не могла… А он говорит: вы не могли этого не видеть, потому что труп лежал с вечера, вы же дома ночевали? Такой вопрос… Да, говорю, конечно, но мы были вдвоем, и никого… Никакого… А он мне что-то об ответственности за ложные показания. И еще что-то говорил, я не помню. Потом дал подписать бумагу и сказал, чтобы я сидела дома и никуда… Вот и все, – закончила мама и без сил откинулась на спинку дивана. Я положила ей под голову подушку, и она закрыла глаза, приходя в себя от пережитого.
– Веня, – позвала я, – Веня, ты понимаешь что-нибудь в том, что делается?
Мне почему-то нужно было произносить это вслух, чтобы сохранить ощущение реальности – я говорила с тобой, будто ты действительно сидел рядом с нами на диване.
– Сейчас очень важно знать, – мне казалось, что я тоже говорю вслух, это было, скорее всего, искажение сознания, но мне действительно казалось, будто я слышу в комнате звук своего голоса. Мама Алины открыла глаза и посмотрела по сторонам – неужели она тоже слышала? – Очень важно знать, что сказал Валера, и что с ним вообще происходит.
– Он ожил? – сказала я. – Это невозможно!
– А то, что происходит с нами, – со мной и с тобой? – сказал я. – Я видел твой разговор со следователем и могу его пересказать, но это был не тот разговор! Это так же невозможно…
– Я боюсь, Веня… Все началось тогда, когда мы встретились в аэропорту…
– Нет, – поправил я, – все началось тогда, когда я впервые тебя увидел. Не будем сейчас об этом. Нужно выяснить, что с Валерой – от этого зависят наши дальнейшие поступки.
– Выяснить… Как?
– Линочка, – сказала мама, – ты говоришь с ним?
– Конечно, – ответила я. – С ним. С Веней. Ты слышишь?
– Ты разговариваешь сама с собой, – пробормотала мама, – но я почему-то понимаю, что слышишь ты. Ты же знаешь, где может быть Валера, если он жив и здоров.
– Не думаю, что его так быстро оставили бы в покое, – сказал я, надеясь, что не только Алина, но и ее мама поймут мои слова. – Скорее всего, он где-нибудь в больнице, и с ним работает следователь. Как это узнать?