Имя врага
Шрифт:
– Не трогай! – На лбу Семы вздулись жилы, и с отчаянной, какой-то дикой, животной яростью он впился в руку Филина зубами.
Брызнула кровь. Филин отчаянно завопил и с такой силой ударил Сему по лицу, что тот повалился на землю, даже несмотря на то что бандиты по-прежнему держали его достаточно крепко. Рывком сорвал часы с руки Семы.
– Ах ты ж падаль… – прохрипел. – Ну, ты у меня надолго запомнишь. На колени эту суку жидовскую!
Сему подняли, а затем ударили по ногам, заставляя опуститься
– Не трогай его, тварь! – заорал, пытаясь вырваться, Стекло. – Меня бей! Со мной дерись, если ты мужик!
Филин словно не слышал его слов. Медленно, наслаждаясь ненавистью, расстегнул ширинку. А затем стал мочиться прямо на лицо Семы, намеренно стараясь попадать ему на губы.
Бандиты громко хохотали. Желтые зловонные капли стекали по лицу Семы, по волосам. Застегнувшись, Филин пнул его ногой в живот, и Сема упал лицом вниз. И так остался лежать, пока бандиты не растворились в лабиринтах сараев.
Рыч и Стекло бросились к Семе. Он лежал неподвижно. Попытались поднять. Сема вырвался из их рук. Лицо его было перекошено судорогой, из глаз текли слезы.
– Не подходите! Не трогайте меня! – Рывком вскочив на ноги, он дрожал, словно в истерическом припадке, глаза его были совершенно безумны. – Вы тоже меня ненавидите! Вы все всегда меня ненавидели! Таких, как я, ненавидят! Не подходите ко мне!
– Сема… – попытался встрять Стекло, но Сема, вдруг резко дернувшись, бросился бежать в противоположную сторону.
Стекло хотел побежать за ним, но Рыч его удержал:
– Не надо! Ему сейчас лучше побыть одному.
– Я убью эту суку! – Стекло отчаянно выкрикивал в уже сгустившуюся темноту: – Найду и убью!
– Часы его бати были, – вздохнул Рыч. – Убили его батю. Он часы его носил. Всегда. Плохо-то как… Что делать будем?
– Я не знаю, – голос Стекла упал, и он словно весь помертвел. – Я ничего не знаю.
– Домой к нему пойдем, – сказал Рыч, – он все равно домой придет. Побегает и успокоится.
– Ты думаешь, он сможет успокоиться? Ты же знаешь Сему! – сверкнул глазами Стекло.
– Ему придется, – голос Рыча прозвучал уныло.
Было понятно, что оставаться здесь больше нет никакого смысла. Стекло и Рыч медленно побрели к пустырю, каждый думая о своем.
Два дня спустя
К ночи начался шторм. Было далеко за полночь, когда Филин в одиночку пробирался вдоль сараев, стремясь как можно скорей выйти на тропу, ведущую к лагерю. Он был пьян, и напился от боли и унижения. Все вокруг плясало дикий, фантастический танец, движения которого повторял штормовой ветер.
Филин был рад, что ночная темнота – плотная, как покрывало, не пропускающее воздух. Как то казенное, жесткое покрывало, под которым, набросив на голое тело, его избивали воспитатели в детдоме, потому что битье под покрывалом не оставляет следов.
Эта ночная тьма скрывала его раны, и Филин был страшно рад, что никто не увидит его таким. Что стало бы с его авторитетом, который он так долго завоевывал, если бы все его прихлебатели увидели разбитое лицо, кровавые, сжатые в суровую нить губы и тело, исполосованное солдатским ремнем?
Теперь Филина били в милиции, били жестоко и долго – в этот раз ему не повезло. Так не повезло, что эта черная полоса вообще могла закончиться полным провалом в его жизни. И было неизвестно, что его после этого ждет.
Филина взяли на Привозе. Он попался во время облавы, в мясном ряду, когда двое его подручных выбивали дань у торговок молоком. Филин выполнял задание Валета – вора, контролирующего торговые ряды. Больше всего на свете он мечтал окончательно свалить из спецказармы, как называл про себя детский лагерь, и занять свое место в банде Валета как его правая рука.
Но у Валета и без того были проблемы с местными авторитетами – многие выскочки-воры разевали рот на жирный кусок Привоза, потому он боялся связываться с несовершеннолетним. К тому же официально Филин числился в спецлагере. А значит, или в случае побега, или следов, оставленных в каком-нибудь деле, его сразу найдут. Да и не из детских служб дамочки, не сопляки, а матерые мужики, из самой уголовки, которых давно уже не обманывали ни место воспитания Филина, ни его детский возраст. Вот и осторожничал Валет, хотя ему и самому хотелось иметь такого надежного, проверенного человека в тылу.
В том тылу, на который все больше и больше наступали матерые волки – новые, наглые воры, недавно приехавшие в город и уже мнящие себя королями. Поэтому Валет давал Филину все больше и больше сложных поручений, зная, что он справится с ними лучше старых, опытных бандитов.
А выбивать долг с торговок Привоза было сложно – те не только начинали голосить, не только звали на помощь местных грузчиков, но и натравливали друг на друга конкурирующие банды, причем врали так художественно, что конфликты разгорались не на шутку.
Однако даже привозные торговки, отпетые из отпетых, прошедшие огонь и воду на своем нелегком, пестром пути, пасовали перед детьми – перед грязными, чумазыми беспризорниками, которых жалели всем своим не успевшем очерстветь большим женским сердцем. Не понимая, что подпускали к себе не детей, а самых страшных волчат, превращающихся в волков.
При виде подручных Филина торговки теряли бдительность, и так удавалось добираться до самых осторожных. Ну а методы Филина были более жесткими, чем у взрослых воров.