Имя Зверя

Истерман Дэниел

Он вскоре присоединился к Мусульманскому братству, Ихван-эль-Муслимун. Но не успокоился. Братство казалось ему слишком пассивным. Ему нужно было больше страсти и активности. И он оказался среди более экстремистских группировок, «джамат-исламийя». К этому времени он бегло говорил и читал по-арабски. Он читал запоем, встречался с идеологами нового ислама, ортодоксами вроде Шукри Мустафы и Карама Зухди. И наконец, в 1981 году создал собственную группу, назвав ее Ахль эль-Самт.

— Ахль эль-Самт? Люди Молчания?

Верхарн

кивнул.

— Я никогда не слышал о них.

Священник снова кивнул.

— Конечно, — подтвердил он. — Я был бы удивлен, если вы слышали. Я был бы удивлен, если бы об их существовании знало больше десяти человек. Именно поэтому эль-Куртуби выбрал такое название. Это была секретная организация внутри секретной организации. Первоначально своей целью они ставили работу за границей — обращение людей запада, в первую очередь молодых католиков, в ислам, эль-Куртуби обладал в этом деле опытом.

— И как? Им удалось кого-нибудь обратить?

— Да. И гораздо больше людей, чем вы можете представить. Кроме того, они устанавливали контакты с лишенными корней, с недовольными, злыми — то есть, в сущности, с радикалами, экстремистами. Для эль-Куртуби не имело значения, были ли они левыми, правыми, националистами, религиозными фанатиками, лишь бы были полезны. И к началу 1990-х годов его сеть была создана.

— И эта сеть состояла из ренегатов?

— В основном да. Мусульмане были на крючке у спецслужб. Но европейцы могли передвигаться достаточно свободно. По инструкциям эль-Куртуби они не появлялись в мечетях, общались только друг с другом. Они приезжали в Египет и другие мусульманские страны для тренировки, под видом учителей, инженеров, врачей. В общем, почти как вы.

— Но если вы знаете, кто они такие, вы можете выследить их.

Верхарн медленно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Мы знаем, что существует Ахль эль-Самт, что эль-Куртуби — их лидер и что террористические акты в Европе их рук дело. Но не больше. Мы не знаем, где находится их база, какова структура организации, где базируются их ячейки. Если мы займемся ими сейчас, то только вспугнем. Результаты могут оказаться катастрофическими, отчасти потому...

Священник замолчал.

— Ну? — Майкл наклонился вперед.

— Мы думаем, что эль-Куртуби что-то замышляет, — сказал Верхарн. — Что-то очень крупное. Так говорил один из его бывших последователей. Он мало что знал, только слухи. Слухи о чем-то таком, что потрясет западные правительства, отплатит за столетия гонения на ислам, некий апофеоз возмездия.

Священник замолчал. Он посмотрел в ночь за окном. Он не мог заставить себя взглянуть на Майкла Ханта, не мог набраться храбрости, чтобы сказать ему больше, чем уже сказал.

Люди молчания, спрятавшиеся во тьме, ждут рассвета.

Глава 43

Иерусалим, среда, 29 декабря

Они

вышли из мечети Акса на солнце. Голландец заморгал: его северные глаза так и не смогли привыкнуть к яркому солнцу Средиземноморья. Он взглянул на часы. Миновал полдень, и скоро им придется возвращаться через мост Алленби в Иорданию. В Аммане их будет ждать военный самолет, чтобы доставить в Каир — главную сцену великого начинания. Он был уверен, что из Израиля они выберутся так же легко, как попали. Документы в порядке, а израильтяне не слишком проверяют людей, покидающих страну.

Никто не знал, что его спутником был Абу Абдалла эль-Куртуби. И даже если бы в Шин-Бете узнали его имя, вряд ли им пришло бы в голову, что он стоит под первым номером во всех списках разыскиваемых людей. Да и чего им беспокоиться! Эль-Куртуби приехал в Израиль не для того, чтобы убивать. Он приехал, чтобы лично выслушать только что полученную ошеломляющую информацию. Они не могли выкрасть из Израиля источник информации, и эль-Куртуби настоял на том, чтобы получить ее из первых рук. Тогда можно будет принять решение о дальнейших действиях.

Эль-Куртуби повернулся к своему спутнику.

— Слушайте, — сказал он.

Сейчас, когда закончилась полуденная молитва, на соседней церкви зазвонили колокола. К ней присоединилась вторая церковь, затем третья. Колокольный звон плыл по узким улочкам старого города.

Эль-Куртуби бросил взгляд на купола и башни, на израильских солдат и полицейских.

— Помните?

Голландец кивнул:

— Да, конечно.

Колокола пробудили в них самые затаенные воспоминания.

— И вы никогда не жалели?

— Жалел? Нет, — уверенно заявил Голландец. Он не знал сомнений.

— А я иногда жалею. Особенно под Рождество. Когда я был ребенком, я обожал стойла — верблюдов, овец, осликов и сладкий ладан в церкви во время полуночной мессы. — Он немного помолчал. — Он был таким ароматным.

— Но не из-за этого ли мы расстались с христианством? Не из-за аромата? Не из-за умаления ли Бога плотью, запахами и вкусом вина. Об этом-то вы не жалеете?

Эль-Куртуби не смотрел на Голландца.

— Ребенок во мне жалеет об этом, — прошептал он. — Ни один человек никогда не узнает, сколько всего мне пришлось подавить в себе.

Постепенно колокола умолкали, и наконец наступила тишина.

— Не понимаю, — произнес Голландец. — Вы всегда были гораздо сильнее меня. Крепче. Раньше вы никогда ни о чем не сожалели.

— Я не сожалею. Сожалеет ребенок, живущий во мне. Взрослый столь же крепок, как всегда. Ничто не заставит меня поколебаться.

— Я никогда не сомневался в этом.

— Ну да, — сказал эль-Куртуби, повернувшись и посмотрев на спутника. — Вы только что усомнились. Вы знаете, что я считаю оскорблением и то, что вы усомнились во мне, и то, что солгали, и я мог бы убить вас за это.