In vino veritas
Шрифт:
Служка отца Иоанна был вдрабадан. Сказалось отсутствие практики, худощавое телосложение и энтузиазм соседей - поили Амвросия на совесть. К моменту, когда Курт приблизился, он заплетающимся языком в тысячный, наверное, раз повествовал, как отец Иоанн изгонял мор из Пскова. Майстер инквизитор позвал Фолара, и боярин с удовольствием, подражая пьяному говору оратора, принялся переводить.
– И тааагда я глянь! Архпископ уже наааа хлме... Длани сваааи простер и млбн вааазносит...
– дьячка пошатывало, но он героически изображал 'простираемые длани'.
– И такооое блглепие тут на ммммня накатииило...
–
– уточнил Гессе, опять же через княжеского ближника. Амвросий резко повернулся к нему, лицо его бледнело в полумраке.
– А ты, кафолик недорезанный, вообще молчи! Князь наш лучше бы на Господне чудо уповал, чем на немчинов да на их хулительные обряды. Сами вы все колдуны да безбожники!
– Фолару надоело коверкать перевод. Курт решил уточнить.
– Так а разве ж не сказано в Писании, что человек сотворен по образу и подобию Божьему? И ежели у кого откроется дар к целительству, или к усмирению диких зверей, или к поиску полезных трав да кореньев - разве ж то и не есть чудо рекомое?
Взгляд дьячка полыхнул ненавистью.
– То диавол твоими устами говорит, схизматик проклятый! А в Писании сказано: 'Ворожеи не оставляй в живых'. Вот ужо я порадуюсь, с небес глядючи, когда и ты, и та ведьма в пламени адском корчиться будете...
Курт быстро наклонился вперед, ухватил Амвросия за руку и громко поинтересовался:
– Какая ведьма?
Все разговоры вокруг вмиг затихли. Неслышно, словно кот, сбоку подкрался Дяденя, пристально уставился на дьячка, замершего от неожиданности. Затем перевел взгляд на майстера инквизитора и молча кивнул. Фолар, мигом уловивший суть, выбежал за дверь и тут же вернулся с парой княжеских стражей. На самого князя было страшно смотреть.
– Зачем?
Вопрос был задан спокойным, размеренным тоном, но в зале словно окно в лютую зиму распахнулось. Хмель с Амвросия слетал буквально на глазах. Он начал дергаться, попытался высвободить руку, но Молот Ведьм выкрутил ее ему за спину. Дьячок пискнул и неожиданно потерял сознание.
***
– Так он признался, зачем это сделал?
– князь выглядел устало, под глазами залегли густые тени. Весь последовавший за поимкой злоумышленника день он провел в покоях своей жены, наблюдая, как Гессе и старый знахарь вдвоем аккуратно обшаривают каждую доску, каждый уголок, каждый ларец и каждую шкатулку. В итоге под одним из сундуков обнаружили перевитый кошачьими кишками корешок, по форме напоминающий человечка, с торчащими из замысловатых узлов перьями и пучками шерсти. Воспользовавшись печными щипцами, Курт бросил 'заклад' в подготовленную глиняную крынку. Дяденя что-то над ней пошептал, плеснул смолы из принесенной с собой кадушки и разрешил: 'Можно'. Крынка отправилась на костер, который сложили за стенами города.
– Все просто, - зевнул майстер инквизитор, - он оказался слишком впечатлительным. Захотел быть святее папы.
– Не понял, - князь нахмурился. Курт с удовольствием пояснил:
– Это поговорка. 'Быть святее папы римского' - то есть пытаться присвоить себе право судить и право миловать. Mania.
– И кого же этот упыреныш собирался... миловать и судить?
– глаза Лугвена потемнели. Молот Ведьм усмехнулся.
–
Подвергать Амвросия серьезным методам допроса практически не пришлось. Информация лилась из него, как из пропоротого бурдюка. Он признавался во всем, Курт давно не работал с подозреваемыми настолько легко.
План был прост и в то же время отличался известной хитростью. Ведьма, которую еще предстояло отыскать и изловить, не знала, кому предназначался oculus malus. А вот сверхнатуральная природа сглаза была очевидна даже человеку несведущему. В итоге под подозрение попадали все, кто имел те или иные способности - или же хотя бы подозревался в наличии оных.
В дверь постучали. Вошел знахарь, кивнул обоим.
– На поправку княгиня пошла. За неделю оклемается. Не пускай ты ее, княже, до хозяйства, нехай полежит еще. А то знаю я этих баб - свой глазок смотрок...
И он добродушно захихикал. Князь словно оттаял при этих звуках.
– Ну вы тут подождите, а я схожу... Проведаю... Эх, жить-то как хорошо!
– неожиданно заключил он и чуть ли не выбежал из зала.
Вместо него вошел архиепископ. Лицо его было задумчиво и печально. Отец Иоанн подошел к Дядене и неожиданно поклонился. Тот оторопел.
– Отче, ты чего это удумал? А ну перестань!
– Прощения я должен просить, Дяденя. Из-за моих речей Амвросий во искушение впал. Мои слова в его устах звучали. И вы, майстер инквизитор, простите меня. Грех на мне.
Он поклонился вторично. Курт, сначала слегка оторопевший, поспешил подхватить пожилого архиепископа под руку.
– Каждый сам несет за себя ответственность перед Господом. Нет ничего дурного в укреплении веры в слово Божье. Главное - знать меру.
– Разумная душа воздействует на другую подобную ей разумную душу, лишь передавая ей свой аналог, каковым является умопостигаемая форма, - поддакнул знахарь, снова цитируя Авиценну.
– А вот как та, вторая душа воспримет это воздействие, это уже ее дело и ее воля.
Отец Иоанн слабо улыбнулся.
– Вижу я милосердие в ваших словах. Вижу и справедливость, - и он указал на Сигнум . Гессе кивнул.
– Именно так. Не будьте к себе строги. Точнее, будьте, но не чрезмерно. Самоуничижение - тоже грех.
– Возможно, нам тут стоит подумать о ваших методиках, - архиепископ улыбался уже гораздо более уверенно.
– Что вы скажете об обмене опытом? А я в свою очередь поговорю с иными церковными чинами. Немедленного результата не обещаю, но кто знает...
– Он знает, - совершенно серьезно ответил Молот Ведьм и поднял указательный палец вверх, - и вы знаете. А теперь осталось поверить.
Отец Иоанн полностью согласно кивнул.
***
'В итоге, после основательного загула, один из дьяков не выдержал и с похмелья признался, что это он ходил к местной колдунье и приволок от нее сглаз на жену князя. Дьяка по местному обычаю посадили на кол, колдунью по результатам дознания сожгли; на радостях пили еще неделю. В дорогу нагрузили гостинцами и секретной перепиской для Совета. Бочонок "zelena vina" захватил из мстительных соображений: не одному же мне страдать...'