Инь vs Янь. Книга 1
Шрифт:
— Ты привез мне вино, Рамзин? — недоверчиво прищуриваюсь я. — Разумеется, оно отравлено.
— Не в этот раз, — хмыкает мужчина и достает бокалы и штопор.
Он отворачивается, и я наблюдаю, как перекатываются под его кожей длинные мышцы спины, когда он вскрывает бутылку.
— Просто у меня кое-что выгорело, Яна, и я хочу это с тобой отпраздновать, — продолжает он, не поворачиваясь и колдуя над бокалами.
— Если надеешься, что я напьюсь и сама на тебя запрыгну, ковбой, то боюсь тебя разочаровать.
Рамзин вдруг замирает и опирается обеими ладонями на столешницу. Его голова опускается вниз, и плечи поникают, в то же время мускулы вдоль позвоночника напрягаются, как будто ему жутко тяжело. Но через полминуты он снова выпрямляется и оборачивается ко мне с двумя бокалами в руках.
— Выпей со мной за удачу, Яна, — его взгляд становится колючим и жестким. Нет больше того Рамзина, что ввел меня в заблуждения обманчивой открытостью.
И меня это радует. Такому жесткому ему я знаю, как противостоять. Перед таким я знаю,
как захлопнуть двери в душу. Я принимаю бокал и, отсалютовав ему, пробую белое вино.
Его вкус насыщенный и терпкий,
обволакивает мой язык и ласкает горло.
Рамзин смотрит мне прямо в глаза, будто подначивая меня, и выпивает свой бокал быстро и до дна. Я усмехаюсь и следую его примеру.
— Надеюсь, у нас будет достаточно времени на то, чтобы ты простила мне все и поняла,
для чего я это делаю, — говорит Рамзин, все так же неотрывно глядя на меня и как будто что-то выискивая.
— А я надеюсь… — начинаю я и тут чувствую,
что волна жара, по силе сравнимая только с цунами, ударяет в меня, и я начисто забываю обо всем, что хотела сказать.
34
Я невольно прижимаю ладонь к животу и замираю, пережидая этот поток огня,
прокатывающийся по моему телу от желудка во все стороны к самой коже и словно вода,
отразившись от нее, возвращающийся обратно. Как только эта волна замирает, я делаю жадный вдох, вдруг поняв, что не дышала какое-то время. Поднимаю глаза на
Рамзина и вижу его, смотрящего на меня цепким прищуренным взглядом, будто считывающим с меня малейшую реакцию.
— Что ты сделал? — говорю и пугаюсь своего голоса. Он слишком громкий и режет мне слух, как будто я ору в пещере, и звук возвращается ко мне, несколько раз странно искажаясь.
В этот момент новая волна еще сильнее и горячее прежней взрывается в районе диафрагмы и летит по каждой клетке тела, и в этот раз она прорывается на поверхность кожи, и мягкая пижама в мгновение обращается в жесткое рубище, терзающее чрезмерно чувствительную поверхность тела повсюду. Я охаю и зажмуриваю глаза в ожидании, когда меня отпустит. Но в этот раз все длится дольше и ощущается гораздо острее.
— Ублюдок, ты все же отравил меня, — я стараюсь шептать, но выходит все равно неимоверно громко. — За что, Рамзин?
Волна отступает, и я открываю глаза, но понимаю, что все окружающее пространство будто смазалось, и единственное, что я могу видеть хоть немного отчетливо — это здоровенная фигура Рамзина, но при этом черт его лица я уловить не в состоянии. Они искажаются, меняются, становясь все менее отчетливыми. Я начинаю пятиться, а может,
мне так только кажется, но точно знаю, что я пытаюсь уйти, отодвинуться от присутствия
Рамзина, потому что знаю, что мне нельзя находиться сейчас с ним рядом. Почему? Это не могу вспомнить, то точно уверена, что так нужно.
— Яна, с тобой все будет хорошо!
О-о-у, теперь у Рамзинского голоса появился цвет. Темно-бордовые облака, перевитые ломанными аспидно-черными венами появляются в том месте, где на его расплывшемся для меня лице должен быть рот. Они кратко повисают в пространстве, а потом растворяются, уступая место следующим.
— Яна, я не позволю ничему плохому с тобой случиться. Понимаешь меня?
Наверное, нужно ответить на вопрос, но я слишком увлечена рассматриванием новых облачков его слов.
— Ты больной… — наконец удается сформировать мне два слова, и я с удивлением ахаю, потому что у моего голоса тоже, оказывается, есть цвет. Он почему-то зеленый с золотистыми всполохами. Почему мой голос такого цвета? Ненавижу зеленый. Я
хмурюсь и машу, желая стереть это дурацкое облако, и, кажется, теряю равновесие. В этот момент в мои предплечья впиваются какие-то раскаленные тиски, и от этого прикосновения мне так больно и горячо, что я ору,
выгибаюсь.
И тут приходит новая волна, даже не волна,
а полноценный прилив, который накрывает уже с головой и не думает никуда уходить. Я
задерживаю дыхание сколько могу, но вскоре сдаюсь и начинаю вдыхать, вбирая внутрь жидкую концентрированную похоть. Она стремительно наполняет моё тело до краев,
она вытравляет из мозга абсолютно все мысли.
— Я не прощу тебя, — шепчу я, захлебываясь в ней и понимая, что лечу куда-то, прижатая к твердому, горячему, тому, чего мне становится мало с каждой секундой.
— Простишь… Потом… — противная пыточная одежда исчезает, и за это я благодарна до слез, но быстро забываю об этом, когда на меня обрушиваются новые чрезмерные ощущения. — Тебе просто нужно понять…
Смириться… Ты принадлежишь мне… Мне одному… Навсегда.
Горячий, влажный рот прожигает мою кожу на шее, груди, терзает соски. Каждое из этих прикосновений пронзает мою кожу насквозь словно пылающими иглами, которые медленно, но неотвратимо прорастают внутрь,
сначала пронзая все мои внутренности, потом становясь мягкими, изгибаясь, переплетаясь,