Иначе жить не стоит

Кетлинская Вера Казимировна

Их взгляды скрестились — зоркие, вызывающие. «Ишь ты, куда замахнулся! — говорил взгляд Лахтина. — С чем сравниваешь! Да и что ты знаешь обо мне, мальчишка?» А Саша с быстрой усмешкой отвечал: «Да, замахиваюсь, сравниваю и все знаю, — знаю, как вы бросились очертя голову в революционную борьбу, сидели в тюрьме, бежали за границу, возили подпольную литературу… Вы верили и ради этого рисковали своим будущим, а ведь талант-то у вас покрупнее!»

— Я не рисковал будущим, — помолчав, сказал Лахтин. — Я хотел завоевать его для себя и для всех… для вас, в частности, для младого племени. А вы народом нашим выдвинуты в советскую науку и бросаете ее… ради дела увлекательного,

но проблематичного. Что это? Легкомыслие молодости? Жажда быстрого результата, громкого успеха?

— Честность, — сказал Саша.

— Объяснитесь.

— Без меня товарищам будет трудней. Их могут смять — обстановка такая, что надо драться. И при этом неустанно разрабатывать теоретические основы газификации. Через несколько месяцев теоретические вопросы станут главными и начнут тормозить дело, если мы запустим научные исследования.

Академик молчал, нахмурив брови. Потом спросил, подыскивая слова поделикатней:

— А вы учитываете такой момент… такую возможность, что ваши усилия… не оправдаются и вы не добьетесь… существенного результата?

Саша подумал, прежде чем ответить.

— Нет! Не хочу учитывать. Вы рисковали ради одной важной цели, мы — ради другой. Техника коммунизма — вот что такое подземная газификация. Ликвидация самого тяжелого и опасного труда. Вывести миллионы людей на солнце — вот что это такое. Вы говорите, проблематично? Нет, главное — решено. Но если окажется, что это все же не решение, значит, надо поработать еще и еще, но решить.

— Конечно, задача интересная, — протянул Лахтин задумчиво.

— Не только интересная, но и необходимая, — неуступчиво сказал Саша и замолк, потому что даже этому чудесному человеку не мог сказать всего того, что стучалось в сердце, когда он думал о подземной газификации. Ужас долгих ночей возле умирающего дяди, надрывный кашель и тяжкий хрип его забитых угольной пылью легких… Шахтерские рассказы о взрывах и обвалах, смертях и отравлениях, запомнившиеся с детства… А потом, уже в институте, — горькие раздумья над неразрешимыми проблемами спасения людей от опасностей подземного труда, от неожиданных выбросов газа, все сметающих на своем пути… И наконец, навсегда врезавшийся в память день, когда он со спасательной группой спустился в шахту и судорожно откидывал, откидывал обвалившуюся породу… и страшный миг, когда извлекли первое размозженное тело — и он узнал Вову…

— Видите ли, мой друг, — с особой мягкостью заговорил Лахтин, — все мы склонны преувеличивать, когда увлечемся. И это хорошо, если разум способен проконтролировать увлечение. Способны ли вы на такой самоконтроль — в минуты, когда ради увлечения ломаете жизнь?

— По-моему, да, — сказал Саша.

— Попробуем заглянуть в будущее. — Лахтин прищурился, будто и впрямь куда-то заглядывал. — В наш быстротекущий век соотношения бесспорных величин меняются чрезвычайно быстро, потому что наука-то зашагала стремительно! Химия и физика вышли на передовую линию прогресса и поведут его по-своему. Наших предков устраивали дрова, но развитие металлургии и железных дорог потребовало угля, девятнадцатый век и начало двадцатого ознаменовались интенсивным развитием угледобычи. Сейчас уголь в нашем топливном балансе — подавляющая величина, но за ним поспешает нефть, и усиленная разведка нефти вызовет к жизни новые и новые промысла. Заметьте, транспорт перешел на новые двигатели и новые скорости. Аэропланы, автомобили, тепловозы — они требуют новых топлив. Нефть, бензин! Вероятно, мы подойдем к использованию попутных газов, которые с выгодой используют американцы, вместо того чтобы сжигать в факелах, то есть пускать

на ветер золото! Вероятно, мы научимся применять и солнечную энергию, и энергию, заключенную в атоме…

Он смолк и снова занялся карточками, не то забыв продолжить свою мысль, не то разыскивая что-то. Очки странно меняли его массивное лицо, сквозь стекла глаза казались больше и голубее, а морщины на веках резче. Саша смотрел на его умное старческое лицо и вдруг до слез пожалел, что расстается с этим человеком, что видит его, быть может, в последний раз.

— Ага, вот оно! «Недалеко то время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить жизнь, как он захочет. Это может случиться в ближайшие годы, может случиться через столетие. Но ясно, что это должно быть». Такую мысль Владимир Иванович Вернадский высказал в тысяча девятьсот двадцать втором году. Думается, теперь мы несколько ближе к решению задачи.

Саша широко раскрыл глаза. Ему не приходилось ни читать этих строк, ни слышать о возможностях извлечения энергии атома. Это было похоже на научную фантастику.

— Помечтаем еще немного, — усмехнувшись, сказал Лахтин. — Человечество часто начинает использование природных богатств с разбоя. Ради сегодняшнего барыша само себя грабит. Так и с горючими ископаемыми — ведь если подумать, сжигание угля и нефти в топках есть варварство, так как сжигаются бесценные химические продукты, способные дать гораздо больший эффект! Но мы научаемся, пока только научаемся хозяйствовать более разумно и совершенно. Подумайте, не придет ли пора, когда мы доберемся до кипящей в земных недрах магмы, чтобы по трубам, с глубин двадцати — тридцати километров, извлечь из дарового и неугасимого котла любое потребное количество тепла?..

Саша подумал и сказал:

— Вероятно, так и будет. Когда мы технически сумеем вести бурение до таких глубин. — Подумал еще и спросил: — Федор Гордеевич… почему вы заговорили об этом со мной — сегодня?

— Да потому, мой друг, что проблем интереснейших великое множество. И вам предоставлена возможность занять свое место в развитии науки. Не опрометчиво ли бросать широкую дорогу научного творчества ради практического осуществления задачи, пусть и занятной, и весьма прогрессивной, но… не до конца решенной?

— Тем более нужно ее решить до конца! — воскликнул Саша. — Я понял ваши слова о новых топливах и энергиях. Но можно ли оставить подземный труд еще на несколько десятилетий только потому, что в будущем удастся извлечь тепло прямо из недр планеты?

Лахтин лукаво усмехнулся;

— Вы, оказывается, мастер спорить. Ну а как быть с тем, что наш добрый старый уголь вытеснится уже существующими и добываемыми топливами?

— Федор Гордеевич, вы, наверно, сами не верите, что человечество оставит лежать в земле без употребления несметные залежи угля!

— А если другие источники тепла выгоднее? — настаивал Лахтин с тем же лукавством.

— Я думаю, Федор Гордеевич, что новые топлива и энергии дадут огромный скачок прогресса, но тем самым вызовут и огромный рост потребностей.

Теперь Лахтин смотрел на Сашу серьезно и пристально, будто вглядываясь в самую его человеческую сущность.

— Очень хорошо, Александр Васильевич, когда человек может сказать — верую. И еще лучше, если дерзает добавить — и сделаю! Но, может быть, все-таки… Вы свое сделали, принцип нашли, теперь начнется период испытаний и разработок… Надо ли вам, именно вам, тормошиться на опытной установке вместо работы в науке? Ведь и в институте будут решаться отдельные теоретические проблемы подземной газификации!