Inanity
Шрифт:
– - КЛИМЕНТИНА!!!!!!!
I found out Clementine was in Lviv. She stayed their with AEGEE delegation from Spain. In the evenings she got drunk with MihaЕ, and had been dancing with Olav. She started to grow inside as she perceived all the abnormality of her past and wasting time. Traveling to Kiev she ran off few relapse moods and drifted through exciting acquaintances. I saw her weather skin and sparkling eyes. Grasping her hands' waves I wished her face touched mine and her breath got mixed with my inspiration. Wished to cry, to reach her ears with I see you. Soon she was hidden in the dawn mists.
Этап за этапом. Универсальная чистка, все для увеличения плодовитости самок, всовывание им в мозг препаратов, стимулирующих клитор, превращение самок в активных особей, жаждущих оплодотворения. Самцам увеличивают размеры пенисов и различными способами обучают их тактике ведения любовной игры с целью получения максимально приятного оргазма и возникновения желания повторить проделанное несколько раз, чего хватило бы для полноценного
* ЧАСТЬ II *
Блокнот из Акапулько.
В В В В В В В В В В В В В В В В В В В В В В В
Последний международный конфликт завершился. Начался поиск вдохновения. Дышать стало легче. Непринужденность сопутствовала прогулкам на улице, общению в общественных местах. Труд повышался в цене. Прекратились репрессии. Дети начинали играть друг с другом без военных игрушек, им странными казались иногда еще попадавшиеся в магазинах антиквариата ружья и пистолеты, никто из них не понимал слов "застрелить, взорвать". На уроках истории дети часто отвлекались и занимались чем-то другим, многие рисовали или что-то записывали в свои маленькие блокнотики, а потом читали друг другу на переменах. В одном из них, потерянном в Акапулько и найденном сыном Климентины по прошествию многих лет после рождения, было написано следующее:
Art was invisible, the planets got unseen. After the smashes of two universes nothing resembled pure idea of a definite dignity. They had been eating their gypsy food and drinking their gypsy wine.
The girls around started to feel excited as they could dance on the tables and show to visitors their almost naked bodies, legs and asses, almost naked breasts. Some guys did cry in the hall and evoked barmen and got drunker more and more. The stories told in the nights reflected their most hidden and unknown desires where they had been taught to leave everything behind and they did. The place looked so as if it was burnt and destroyed completely by a child who wished to stay pure. There everyone who remembered the name of Clementine decided to meet in the alley of grey cactuses. Poor relative also planned to be there. Though he just had such a joke. He used to wear glasses and be acquainted with all those who pretended to be elite artists. However he had never been bisexual. He only laughed at everybody who had lovers of different sex. He had no real sex in life as he had a wrong wife or had no wife. It is amazing how lifeless they are!!!!!!! EVERYBODY
EVERYONE
ALL OF THEM
WHERE SHOULD WE KILL THEM?
WHEN?
Clementine's son got astonished reading all that. He started stuttering. Clementine got upset. But what could she do? Her son had to become a brilliant painter. Reading that old note-book Painter got freaked off in the class-rooms and his comrades' companies. He wanted to reanimate that incredible language he sank in. He continued reading:
Мой ангел, как невыносимо печальными становятся мои дни без тебя. Неузнаваем на улицах твоими глазами, ищущими мои следы.
азлагаюсь. Все равно тону в лице твоем, спящем рядом с моими губами. Твои вкусные груди, и запах влагалища. Помню. Я не могу без твоих историй на ночь, твоего крика в пустоту с мольбой остановить время, или всего лишь утроить длительность каждой секунды. Без твоего экстравагантного белья, без твоих зубных паст и бестактных вопросов. Я так давно не купал тебя в дожде. Ты прекрасно знаешь, что можешь увидеть мое лицо в каждой его капле. Но я не в праве заполнять им заполненное тобой пространство, и ты чувствуешь сладкое солнце, отдыхающее на твоей коже.
Читая все это, Художник начинал волноваться, ощущать мелодию, нервную и чувственную, и предавался фантазиям, не останавливал себя и окружал себя, маленького и тщедушного, образами, испорченными детством красавицами, улыбающимися стариками, купающимися в Карибском море, и фантазировал своими ногами, волосяным покровом, мочками ушей, слюной. Он заплетал косы русалкам и связывал их между собой, проникал в их гущу, без остановки извергая семя, до рези в детородном органе, становился единственным мудрецом на планете, воплощением величайших учений могущественных гуру. Художник постигал вкусы самых изысканных духов на телах самых бесподобных аристократок и звезд. И если он превращался во вселенную, то все известные людям планеты умещались в точке его зрачка.
В воскресенье утром у Художника побаливала голова. От не выпитых ласси вчера вместе с позировавшими ему данайцами. Они казались ему странно устроенными людьми, в них чувствовалась неопределенность и непреодолимость. Он узнал о том, что они не вымерли, натолкнувшись в Акапулькском блокноте на черновики писем, направляемых некоему Нико, именуемым величайшем данайцем. Автор писем просил Нико принять его в свое сообщество данайцев. После чтения сокровенных строк Художник начал было думать, что завтра ему привидится кто-то из них, данайцев, властных и справедливых, но он полностью утратил желание просыпаться на следующий день. Выстроенные планы рушились, рвались нити и связующие, возникали побочные желания не видеть больше никогда яркого солнца и пасмурного неба, не чувствовать запахи лета и бриз моря. Его начали кусать мухи, безжалостно и до крови, его пытались оглушить птицы своим пением, в своем королевстве он не чувствовал спокойствия, но знал, что его оберегает сон. Потом тучи насекомых покрывали его тело, залепляли дыхательные пути, проснулись крысы, крались к нему, бросались на его тело и хлестали его своими холодными хвостами. Ему виделись данайцы, лежащие на грязных улицах, отбирающие кости у голодных дворовых собак, охотящиеся на котов и кошек с целью поджарить их вечером на общем костре и попытаться продать их шкурки. В бреду Художник уже звал данайцев, молил их отпустить его куда-нибудь, за или в. Having found the edge he wished so much to stay at least for some indefinite time there being nowhere feeling being nowhere, though finally he realised how painful it was to be still in and be needed to someone as well as needing someone. Relieve me. Give me life. He knew everything had to be fine in Acapulco but definitely he was exhausted by the time of awakening. He always remembered that visions.В
Sunday morning he had always to get concentrated. Данайцы ушли, ничего не оставив. Слабость рук после трудоемкого сеанса. Они как будто сошли с небес. Две девушки и семь парней с идеальными формами тела и лица. Художник не мог не уверовать в их данайское происхождение. Он смешивал краски, как кровь порой смешивают гениальные личности.
Впоследствии Художник ликовал, соединяя свои эскизы, трогая кисточками полотно, выписывая лица и тела. Все было чрезмерно совершенным, и необходимо изучить сперва именно эти совершенные линии, чтобы доступным стало познание дисгармонии, несовместимостей и уродства, обретение атмосферы человеческого телосложения. Художник поражался естеству увиденной им красоты, такого не могло быть в природе, но он связывал появление этих людей со своим недавним сном. азделся и вышел в сад своей знаменитой мамы со знаменем в руках, ему не было равных в проделывании выходок, кажущихся бессмысленными, и в итоге, необъяснимыми. А ему были чужды объяснения. Ему нужен был крик садовника, тщательно вычищающего клумбы экзотических цветов, поливающего каждый листик и лепесток, когда он (Художник) с бешеной улыбкой и озорством в глазах начинал носиться со знаменем вокруг цветов, угрожая сломать их нежные стебельки.
Потом он садился в шезлонг и устремлял глаза в небо, на солнце, а когда в глазах его круги сжимали и растягивали взгляд, он проворно заскакивал в свою светлую мастерскую и бросался к холсту и мольберту, умоляя зрение сохранить запечатленные гаммы цветов. Он рисовал детей.
Потом читал далее и поражался все больше и больше:
Она была в холщовой куртке, отвлекала продавца вопросами о свежести товара и его питательных качествах. Марис в то самое время засовывал в рукава и карманы ценные продукты; а она была такой свежей с дождливым взглядом, в холщовой куртке, и привлекательная белая рубашка под ней, с ней хотелось проводить серые вечера в заброшенных церквях и замках, ее окутывал аскетизм феодалов, занимающихся философией, девушка, само олицетворение спящих наук и грусти вагантов. Марис все делал правильно, быстро и незаметно ни для кого, магазин был практически пуст, он мог забрать еще много разной всячины, а потом уже мог подавать сигнал Инге, и они могли уходить, но его взгляд нашел беспечно наблюдающего за его действиями мужчину, выбиравшего, видимо, пиво у соседней стойки. Как Марис мог упустить его из виду? Мужчина никакими действиями не указывал Марису на то, что он недоволен его поступками, никак не укорял взглядом, лишь смотрел на Мариса и совсем незаметно улыбался, лишь движением бровей и слегка вздрагивающими губами. Марис несколько растерялся, и плитка шоколада, которая находилась у него в руке, опять оказалась на витрине. Марис смущенно, с опаской начал удаляться от мужчины, который все еще не отрывал взгляд от него, вскоре Марис имитировал слабый кашель, что и было сигналом, его хрип Инга сразу же угадывала в шуме любого магазина. Теперь ее время сладко улыбаться кассиру, невысокому полному мужчине; такая улыбка растапливала его жир; наклоняясь к стеклу прилавка, как будто рассматривая что-то, Инга еще больше чаровала продавца своей проглядывающей нежной белой рубашкой, облегающей ее красивую грудь, и запахом своих волос умиляла его. В это время Марис приближался к выходу, замеченный только высоким мужчиной, который уже выбрал пиво и подходил к кассе ровным шагом, в красивом плаще. Смущение Мариса мучило его, но он уже вышел из магазина. Заметив это, Инга наконец купила у толстого продавца жвачку, тот час развернув и положив красиво ее себе в рот, более очаровывая продавца, и тотчас исчезла. У следующего перекрестка ее ждал Марис. Он не успел взять многого, и места в его одежде было достаточно, а это был один из наиболее безопасных и богатых магазинов. Ингу испугал его взволнованный взгляд. Волнение наполнило их сердца, и перед ними выросла фигура мужчины в плаще с бутылкой пива, он выглядел не на много старше их, но смотрел, как старик, при смерти.