Иная Русь
Шрифт:
Часть первая БЕЛАЯ И ЧЕРНАЯ РУСЬ
Жива и Род
Человек, который хочет узнать о своем начале, прежде всего приглядывается к земле, что его взрастила. Каждый народ имеет свою землю, и эта земля — урожайная, песчаная, лесная, ветровейная, болотная или оснеженная — обязательно передает людям свой облик. Сына пустыни не спутаешь с сыном лесов, это так же естественно, как и отличие языка леса от языка пустыни. Однако кое-кто скажет, что данному народу не обязательно жить на родной земле. И многие из них живут далеко от своих прародин. Действительно, во времена великих переселений народов сыновья неоглядных степей уходили в леса, и наоборот. За примерами далеко ходить не надо. Болгары из приазовских степей пришли на склоны Родоп — и обжили их, вспахали, научились
Пути народов неизведанны.
А если заглянуть еще дальше, во времена древнеевропейской общности?
Археологи и лингвисты выяснили, что самыми ранними из известных славянских племен были племена культуры подклошевых захоронений, которые в 400–100 годах до нашей эры занимали бассейн средней Вислы и соседние земли Одерского бассейна. Ближайшими соседями этих праславян были балты, которые заселяли огромную территорию от Балтийского моря до верхней Оки. Балты уже тогда делились на три диалектные группы — западную, восточную и днепровскую.
Распад древнеевропейского языкового единства, куда входили будущие кельты, италики, германцы, иллирийцы, славяне и балты, прошел через несколько этапов. И одними из первых, еще во втором тысячелетии до нашей эры, из него выделились балты. Славяне же, славянские диалекты оставались в этом единстве до середины первого тысячелетия до нашей эры. Значит, балтские диалекты пошли по своему отдельному пути на тысячу лет раньше славянских. Однако много это или мало для языка — тысяча лет?..
Безусловно, племена культуры подклошевых захоронений не возникли на пустом месте. Археолог В. В. Седов считает, что они сформировались от взаимодействия и метисации (смешения) племен восточных групп лужицкой культуры с племенами поморской культуры. Вероятно, как раз поморские племена и принесли в язык славян те особенности, которые объединяют его с балтским. Эти же особенности дали ученым возможность говорить о существовании балто-славянского языка или балто-славянской языковой общности. Но это только научная гипотеза, не больше.
Ранние славяне во второй половине первого тысячелетия до нашей эры тесно сталкивались с предками пруссо-ятвяжских племен.
В первом веке до нашей эры в Припятском Полесье и на среднем Днепре как ответвление поморской культуры складывается зарубинецкая культура. По языку носители последней культуры были близки как к славянам, так и к западным балтам. В зависимости от обстоятельств они могли стать и балтами и славянами. Так оно и было. Потомки зарубинецкого населения, которые расселялись в поречье Десны и на Оке, пополнили балтское население этого региона и передали ему западные языковые особенности. С другой стороны, та часть зарубинецкого населения, которая осталась на среднем Днепре, приняла участие в генезисе славян.
В первой половине первого тысячелетия нашей эры славяне по-прежнему заселяли Повисленье, а со II века нашей эры они подались уже в лесостепные области междуречья Днестра и Днепра. В этот период славяне и балты соседили на огромных просторах от Вислы до Днепра.
Так свидетельствует археология.
Обратимся теперь к языковедческим источникам. Народы во времена самых сильных миграций проходят по той либо другой земле, где задерживаются, где незаметно проскальзывают, где уничтожают и жгут, а где строят, — однако на любой земле они встречаются с большими реками, большими горами, большими озерами, в конце концов — с морями. И вот уже эти названия — последняя инстанция. Народы приходили и уходили, а реки, горы и озера оставались, и были они не одну, не две, даже не три тысячи лет. Относительно человека можно сказать: текли и стояли они вечно. Так вот, их названия приходят к нам из той давности, проникнуть в которую не может слабый человеческий глаз. Человека еще не было, а горы эти стояли, реки текли, озерная гладь блестела в полнолуние, и леса заглядывались на степи, из которых сухие ветры несли запахи сладких трав.
Конечно, у разных народов те же реки могли называться по-разному, кому Днепро, кому Борисфен, то же самое с Волгой-Итилем, Дунаем-Истром, Доном-Танаисом, Вилией-Нерис и так далее. Однако касалось это чаще всего больших рек, тех, о которых
Написано пристойно и скромно. А на самом деле? Видно, когда-то была рядом с деревней Гайнинец криница, из которой выбивалась река, а теперь «начинается мелиорационным каналом». «В верхнем и среднем течении канализированная» — это значит, что среди Пинских болот бежит уже не река, а обычная грязная канава, в которой ни омута, ни бухточки, ни песчаного плеса. Когда-то на одном из них — нагретом солнцем, чистом, воздух над мелководьем настоян на июльском разнотравье, звонком от стрекота кузнечиков, — я учился нырять да плавать. Сейчас мчится быстрая вода, не за что ей зацепиться, чтобы закружиться под обрывом, притишиться, отстояться, опять стать той чистой водой, в которой есть и рыба и раки. Бежит вода, несет торфяную крошку, щепки, которые напоминают о прежних лесах по обеим сторонам реки. Еще на моей памяти в Ганцевичах была большая эстакада, на ней грузили в вагоны лес и вывозили по железной дороге. И на моей же памяти начали распахивать заливные луга, грохотали по-над берегами тяжелые трактора, выворачивали длинными лемехами дерн — и это был конец реки…
Так вот, кроме моей Цны, в Белоруссии есть еще три реки с таким же названием в бассейнах Березины, Днепра и Вилии. Они совсем маленькие. Первая, приток Тайны, длиной шестьдесят шесть километров. Вторая, приток Уши, двадцать три километра. Третья, приток Свислочи, четырнадцать километров. Но разве в километрах дело? Моя Цна струится-плещется на Пинском Полесье, гайновская — в Логойском районе, это самый центр Белоруссии, ушачская течет в Молодечненском и Вилейском районах, где-то на пограничье с Литвой, а днепровская — в Минском районе, тоже в центре.
Однако есть реки с названием Цна и в средней России. Одна нз них, длиной сто шестьдесят пять километров, течет в Тверской области, впадает она в озеро Мстино, это на Валдайской возвышенности. Вторая российская Цна протекает по Мещерской низине в Московской области, впадает в Оку, длина ее сто четыре километра. И третья, самая крупная, бежит по Окско-Донской низине, она главный левый приток Мокши, длина четыреста шестьдесят пять километров. На ней стоят города Тамбов и Моршанск.
О чем же говорят эти реки и речки с названием Цна? А о том, где жили и как расселялись балты во времена древнеевропейской общности. Гидроним «Цна», как и тысячи других балтских гидронимов и топонимов, свидетельствует, что балты селились на территориях современной Литвы, Латвии, Белоруссии, кроме части западного Полесья, на Черниговском, Киевском, Житомирском и частично Ровенском Полесье, в России на запад от линии Псков — Тверь — Нижний Новгород — Тамбов — Курск, в нынешней Калининградской области и в северо-восточной части Польши. Что и говорить, немаленькая страна с этим условным названием — Балтия.
А славяне, наши непосредственные предки? С ними, как ни странно, все намного сложнее. Ясно, что славяне всегда соседили с балтами, перемешивались с ними, ассимилировали — однако откуда и куда они шли? Было ли одно стратегическое направление их движения по просторам Азии и Европы?
Первое упоминание о славянских землях мы найдем у Геродота: «Говорят, что область, которая находится выше (по Борисфену) жителей верхних частей страны в направлении к полуночному ветру, невозможно ни разглядеть, ни пройти далеко в глубину из-за падающих перьев». «Падающие перья» — это, безусловно, снег. Так видел нашу землю из своей теплой сине-зеленой Эллады Геродот. Невозможно ни разглядеть, ни пройти… Литовские же племена, которые находились еще дальше, Геродот вообще называл людоедами (андрофагами).