Иная судьба. Книга 2
Шрифт:
– Я совершенная неумёха. – Марта заломила руки. – Мне бы хоть к подружкам прислушиваться, когда они парней своих расхваливали и хвастались, чем с ними занимались, а я всё уши затыкала, стыдно было… Что же теперь делать? Говорят, каждая матушка дочку перед свадьбой уму-разуму учит, а меня и поучить-то было некому. Не стану же я, в самом деле, к тётушке Дори с этим приставать, да она уже и старая… Ой!
Марта испуганно прикрыла рот ладошкой и даже оглянулась, словно забоялась – не услышит ли Доротея? Ящер хмыкнул.
«Как ты думаеш-ш-шь, с-с-сколько лет Жильберту? И с-с-сколько – твоей компаньонке? Держу пари, они почти ровес-с-сники. Хоть я и знаю её лишь по твоим рассказам, но, с-с-скорее вс-с-сего – она не ханжа и не с-с-святоша, а обычная женщина, в расцвете лет, ещё не чуждая радос-с-стям жизни. Прис-с-смотрись – и со временем поймёшь, можно ли с ней говорить о некоторых подробнос-с-стях… Но вот что могу посоветовать кас-с-сательно тебя: в пос-с-стели доверяй в первую очередь себе самой, своим ощущениям. Целомудренность – не помеха чувс-с-ственности. Твоё тело – ещё нераскрывшийс-с-ся бутончик, который со временем оформится в прелес-с-стный цветок, стоит лишь ему помочь. Ес-с-сли тебе хочется зас-с-стонать от удовольс-с-ствия – почему бы и нет? Это будет приятно и тебе, и супругу».
– И он не будет думать обо мне плохо?
«Напротив. А вот когда жена не отвечает на ласки, холодна, лежит бревном – муж рано или поздно может решить, будто это с ним что-то не так, и подумает: неужели я не в состоянии доставить женщине удовольс-с-ствие? О, сомнения такого рода очень опасны, ибо тогда мужчина попробует самоутверждаться на стороне».
– Само… что? – в ужасе ахнула Марта.
Ящер едва сдержался, чтобы не расхохотаться.
«Это не то, что ты подумала. Я хотел с-с-сказать, что, не найдя отклика своей мужественности в жене, супруг возжелает проверить с-с-силы на другой женщине».
Марта широко открыла глаза.
– На лю… любовнице, да?
«Не обязс-с-сательно. Любовница требует затрат, галантного и долгого ухаживания. Есть, конечно, охотники до подобных игрищ, но большинс-с-ство предпочитает пойти более лёгким путём. Ты, должно быть, с-с-слыхала, что в каждом городе есть специальные дома с особыми женщинами, с которыми любой, имеющий несколько монет в кармане, может удовлетворить все свои запрос-с-сы. И докажет, что он настоящий самец».
– О-о… Но ведь это же… обман! За деньги-то! – Девушка насупилась. – Постойте. Погодите-ка… Нет, мой Жиль ни за что не пойдёт к блудницам! Он не такой!
Дракон снова подавился смехом.
«Разс-с-сумеется. Он у тебя с-с-совершенно особенный, детка. Я уверен: он будет страдать молча, обвиняя во всём себя и щадя твою невинность. Посему – не пускай такое важное дело, как с-с-супружеское счастье, на самотёк. Прислушивайся, как я уже с-с-сказал, и к с-с-своим желаниям, и к его, не с-с-стесняйся говорить о самом сокровенном, о том, что нравится или не нравится, с-с-спроси, чего он сам хотел бы… Да-да, увидишь, он обрадуется, как мальчишка! Уверен, у вас всё сложится как нельзс-с-ся лучше. К тому же… – Он подмигнул. – Практика – это одно, но неплохо ещё вооружиться и теорией. Есть некоторые книжки…»
– Да вы что? Неужели об этом можно писать?
«И весьма искус-с-сно, я бы сказал… Отыщи-ка в библиотеке сочинение некоего Бокачивелли… Запомнила? Бокачивелли, а называется «Октамерон». Прелес-с-стная, скажу тебе, книжечка, с ис-с-сториями занимательными, и пикантными, и печальными иногда, но она откроет тебе окно в новый, с-с-совершенно неизвестный ранее мир. И мой с-с-совет: не прячь её под подушкой. Идеально, ес-с-сли вы начнёте читать вмес-с-сте».
Марта краснела, бледнела, смущалась, а иногда и откровенно хохотала, а старый дракон всё нашёптывал и нашёптывал ей новые имена и названия. Упоминались и сказки некоей мудрой султанши с далёкого Востока, и книга с картинками из ещё более далёкого Хиндустана, и изысканные гравюры мастеров из Страны Восходящего Солнца, и сборники чудесных виршей персидского мудреца и звездочёта…
Шелестели и пересмеивались старые буки и вязы. И лиственные щеки их рдели в закатном солнце, словно от смущения и неловкости за себя, за подслушиваемые нескромные разговоры, за весь род людской, который живёт себе – и никак не разберётся, что тут греховно, а что – просто и естественно, как сама жизнь.
***
Иногда герцог д’Эстре напоминал Доротее громадного кота – этакого черногривого льва, грозно рычащего и гневно фыркающего. А вот его секретарь, Максимилиан Фуке, отчего-то сразу увиделся ей ястребом. Хищной опасной птицей, только волею обстоятельств смирившейся с колпачком, полагающимся прирученным с молодых когтей ручным соколам, но никак не вольным охотникам. Возможно, тех, кто давно общался с господином секретарём, вводили в заблуждение его педантизм, сухость и бесстрастие. Всякий раз, стоило Доре заговорить об этом человеке с окружающими, попытаться навести справки, как ей немедленно слово в слово повторяли: настоящий сухарь! Дотошен до фанатизма. Книжник. Предан герцогу как пёс. Всё знает. Знает всех.
Не более.
Спросить ли его о судьбе сэра Артура? Вот и капитан Винсент упоминал, что господин Фуке – кладезь знаний, и советовал обращаться к нему, как к неиссякаемому источнику сведений…
В полном соответствии с мысленным настроем ноги сами принесли Доротею в библиотеку, где по случаю сгущающихся сумерек уже зажглась люстра. Секретарь был здесь, за своим любимым рабочим пюпитром, с благоговением изучая какую-то инкунабулу. «Помяни чёрта к ночи – а он тут…» – невольно вспомнила Дора поговорку, которую любил цедить сквозь зубы её братец при очередных визитах посыльного от барона. И вроде бы обходителен был секретарь, и галантен, но любил – или подражал – своему хозяину чересчур рьяно. Герцог предпочитал одежду чёрных тонов постольку, поскольку, пребывая в мрачном настроении, пестроты и ярких расцветок не переносил, однако в последнее время камзолы его начали заметно оживляться. Мэтр же, подобно ворону, был наглухо упакован в чёрное, и даже манжеты на рукавах его одеяния и изысканно-скромное жабо отливали жгуче-угольным, словно носил секретарь не снимаемый пожизненный траур.
Фуке, узнав о цели посещения благородной дамы, склонил голову, обозначая глубочайшее почтение. Иссиня-чёрные пряди упали на лицо, оттенив белизну кожи, воистину аристократическую.
– Его светлость, к сожалению, отсутствует. Я могу его заменить? Всецело к вашим услугам, госпожа Смоллет.
Очень даже мог бы. Но увы – Доротея смешалась, вспомнив, что не имеет представления, в какой степени мэтр секретарь осведомлен обо всех перипетиях жизненного пути внезапно обретённой супруги герцога. Не получится ли, что, обратившись за советом и помощью, потом придётся горько пожалеть о своей откровенности? Поэтому она ограничилась лёгким реверансом и извинениями. Нет, к величайшему сожалению, ей необходимо поговорить именно с его светлостью, и если уж это в настоящее время не представляется возможным – тогда позже… или в другой раз.
– Весьма сожалею, – чопорно произнёс мэтр секретарь. И было непонятно: досадно ли ему, что герцог отсутствует, или жаль, что отвергли помощь именно его, Максимилиана Фуке, человека, в сущности, могущественного почти столь же, как и его высочайший господин. Что-то промелькнуло в тёмных глазах. – Весьма…
– Я…
Доротея Смоллет почувствовала, что растеряла слова. Этакого с ней никогда ещё не случалось. Смущённо погладила переплёт старой книги, которую, оказывается, и не заметила, как прихватила с собой, мысленно сосчитала до пяти и снова сбилась, не зная, что ответить. Как маленькая девочка перед учителем… Что за вздор! Этот мэтр уж никак не старше её, но отчего он смотрит так настойчиво, в упор, не желая отводить взгляд, это, в конце концов, просто неприлично!