Иная терра.Трилогия
Шрифт:
«Неужели у него так мало времени, что он даже сейчас учится?» — отвлеченно подумал юноша, и бросил быстрый взгляд на экран.
Оказалось, Антона волновали вовсе не занятия. Его гораздо больше волновала драка с детально прорисованным монстром, похоже, «боссом» уровня. С трудом удержавшись от гримасы отвращения, Стас отвернулся.
Девушка лет семнадцати жевала жвачку, болтая по мобилу. Судя по голосу, разговор шел о чем-то достаточно веселом. Молодой человек поминутно бросал взгляды на часы, нервно кусал губы и говорил своей спутнице, даме лет шестидесяти: «Скорее бы уже покончить с этим, у меня переговоры через час». Дама степенно кивала модельной прической — ей тоже нужно было идти, дома ее ожидала подруга, с которой теперь можно будет говорить спокойно, не оглядываясь на восьмидесятилетнюю маму за стенкой. Лет семьдесят назад несчастную сдали бы в дом престарелых, но теперь, увы, подобных заведений не существовало, и приходилось мучиться в одной квартире с умирающей.
Мимо мужчин в костюмах прошла тоненькая девушка в черном. Ее лицо было мокрым от слез, глаза покраснели и припухли, девушка едва сдерживала громкие рыдания. Стас видел ее пятнадцать минут назад, когда выходил покурить — она сидела прямо на каменном поребрике и пыталась дрожащими руками вытащить сигарету из пачки. Мужчины в костюмах презрительно и насмешливо посмотрели ей вслед. А Ветровский с ужасом понял, что не считая тех, кто пришел проводить Кирилла Бекасова, девушка в черном была, наверное, единственной в зале, кто искренне горевал о своей потере.
Нет, не единственной! Открылись двери одного из малых залов, начали выходить люди. Двое мужчин буквально вынесли женщину лет пятидесяти, пребывавшую в полуобморочном состоянии. Они почти дошли до выхода, как несчастная пришла в себя, и начала вырываться.
— Пустите меня, пустите! Леночка, Леночка, родная моя девочка, она там, они ее сожгли, боже мой, пустите меня! Леночка зовет меня, я не могу, пустите! — кричала женщина, потерявшая недавно двенадцатилетнюю дочь.
Люди брезгливо отворачивались. Один из сопровождавших, совсем еще подросток, кривя губы, негромко произнес:
— Мама, заткнись, прекрати меня позорить.
Стасу нестерпимо захотелось забыть все, выпустить из подсознания Стека и вбить малолетнему поганцу его слова обратно в паршивую глотку, вместе с кровью и крошевом выбитых зубов.
— Вы не могли бы увести ее? — холодно поинтересовался один из «дорогих костюмов», закрывая подушечкой большого пальца динамик мобила. — У меня серьезный разговор, а тут эти крики…
— Да, конечно же, — кивнул юноша. — Извините.
Несчастную мать выволокли на улицу.
Стас смотрел ей вслед и чувствовал, как скулы сводит от ненависти. Лютой и беспощадной ненависти ко всей этой равнодушной мрази, неспособной ни посочувствовать чужому горю, ни даже испытывать боль от утраты собственных родных и близких. Да и существует ли для этих лощеных бизнесменов в костюмах, для девчонки с мобилом, которая с хихиканьем пересказывала подруге кошмарную сцену, для паренька, так и не оторвавшего взгляда от нарисованных монстров, для юноши, велевшего матери заткнуться и не позорить его, существует ли для них всех само понятие «родные и близкие»? Или же все, абсолютно все на свете для них измеряется деньгами и удовольствиями?
Прикусив губу, Стас направился к дверям, на ходу зубами вытягивая из пачки сигарету. Прикурил, едва выйдя на улицу — и тут же увидел, как сопровождавшие ту женщину люди рассаживаются по машинам. Она сама сгорбилась на скамейке, не вытирая слез, не сдерживая рыданий, не видя ничего вокруг. Стоявший рядом сын резко бросил какую-то фразу — женщина только помотала головой. Юноша сплюнул, развернулся и пошел к одной из машин. Спустя минуту потерявшая ребенка мать осталась одна.
Стас почувствовал, что сердце разрывается на части — от сострадания, от страха за несчастную, от ненависти к равнодушным, бросившим ее одну, и от дикой, невыносимой, сводящей с ума боли потери. Голова закружилась, Ветровский вынужден был схватиться за стену, чтобы не упасть.
«Леночка, родная моя, девочка моя любимая… Почему ты, почему этот нелюдь выбрал именно тебя? Маленькая моя девочка, ну почему же именно ты? Больно, пусто без тебя, холодно и незачем… Почему я отпустила тебя вечером к подруге? Почему именно тебя он выбрал? Господи, за что ты ее? Она же чистая, светлая, а он ее… а они ее сожгли, мою Леночку… Господи, да есть ли ты на самом деле, если допускаешь такое?..»
На негнущихся ногах Стас приблизился к скамейке, непрошенная, случайная считка продолжала рвать душу невыносимой мукой
«Да как я смею жить, когда тебя нет, Леночка? Ты прости меня, глупую, слабую… Мы встретимся скоро, девочка моя… Очень скоро встретимся!»
Женщина стремительно вскочила, безумно огляделась. Ее взгляд упал на стремительно несущиеся по проспекту машины, и заплаканное лицо озарила пугающая радостная улыбка.
Холодная, и в то же время — отчаянная решимость полоснула по нервам. Последние несколько метров Ветровский преодолел бегом.
— Постойте! — вскрикнул он, хватая осиротевшую мать за руку. — Подождите, пожалуйста!
Она удивленно и раздосадовано посмотрела на юношу, бывшего в этот миг единственной преградой к воссоединению с дочерью. А Стас, тяжело дыша, сжимал пальцами тонкую, бледную кисть и не знал, не понимал, не чувствовал, что именно он должен сделать.
— Не делайте этого, пожалуйста, — пробормотал он, прекрасно осознавая, что это не те слова, неправильные — сейчас она придет в себя, замкнется, вежливо и спокойно отошьет непонятно о чем говорящего парня, а потом придет домой и… кто знает, что именно она выберет? Ассортимент богатый: острое лезвие в теплой воде или крепкая веревка на высоком турнике, сделанном для сына, или распахнутое настежь окно на седьмом этаже…
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — осторожно сказала женщина, и попыталась высвободить руку. Но юноша сжимал пальцы крепко ровно настолько, чтобы не причинить ей боли, но и не позволить вырваться. — Да отпустите же меня!
— Да, конечно, простите, только прошу — выслушайте меня! — взмолился Ветровский, чувствуя, как поднимается холодная металлическая стена, чтобы вновь оградить его от чужих эмоций.
— Хорошо, я вас слушаю, но отпустите же меня!
Стас разжал пальцы, виновато отступил на шаг.